|
сказал Сашка Лавенков.
Журка молчал. Оттого, что за него так быстро и решительно зас-
тупились, он заволновался, даже в глазах защипало. А Бердышев в са-
мом деле дубина!
- Ничего ты не понимаешь,- сказал ему Журка.- Там же на
с а м о м д е л е дома горят, там людей убивают. Вот прямо сей-
час, только с другой стороны Земли, вон там, под нами...- Журка
ткнул пальцем в пол, и все тоже посмотрели вниз, будто сквозь гро-
мадную земную толщу могли увидеть отблески алабамских пожаров.
С Маргариты Васильевны сошло спокойствие. Она поворачивала го-
лову то к Журке, то к ребятам и, видимо, думала: вмешаться или пока
не надо?
- Они там стреляют, а я, что ли, виноват,- обиженно проговорил
Бердышев.- Я-то что могу сделать?
Кто-то засмеялся, а Журка сказал отчетливо:
- Ты хотя бы не плюйся, балда, когда о чужом горе говорят.
Наступила какая-то виноватая тишина. В этой тишине учительница
произнесла:
- "Балда"- это лишнее. А остальное все правильно. Продолжай,
Журавин.
- Да я все сказал.
- Молодец... Есть у кого-нибудь вопросы к Юре Журавину?
Лида Синявина подняла руку:
- Только у меня не вопрос. Я добавить хочу... Рассказать.
- Очень хорошо...
- У меня дома такая книжечка есть, назы вается "Стихи негри-
тянских детей Америки". Там такие стихи... Ну, может быть, не очень
складные, но такие- отчаянные какие-то. Вот одна девочка написала...
Можно, я прочитаю?
- Ты выйди к доске.
- Да нет, я здесь . . - И она заговорила тихо и раздельно:
Мир такой просторный для всех,
Большой и зеленый,
А нам некуда идти:
В эту сторону пойдешь -
Горе и боль,
В ту сторону пойдешь -
Черная пустота.
И мы бредем, бредем по самой кромке.
Куда же нам идти?
Нет никакого пути.
И крошится под ногами тропа.
Как лед-тонкий и ломкий...
- Молодец, Лида. Очень искренние стихи. Садись.
- Я еще... вот...
Мы дети,
Но в наших телах - тонких и черных -
Боль долгих веков.
Боль миллионов рабов,
Увезенных с потерянной родины.
Зачем, учитель, вы нам говорите
О нашей свободе,
Если на наших руках и ногах
Красными браслетами
До сих пор
Проступают следы кандалов?
Красные - на черном...
Лида помолчала и села.
Пока она читала, Журка вспомнил Олаудаха и теперь сказал при-
тихшим ребятам:
- У меня книжка есть, очень старинная. Про приключения негри-
тянского мальчика, про рабство. Он был предком вот этих ребят, у ко-
торых стихи. В этой книжке так же... такая же боль...
- А может быть, ты принесешь и мы почитаем?- предложила Марга-
рита Васильевна.- Это было бы очень интересно. Так сказать, перек-
личка эпох. Можно было бы включить в план пионерской работы.
- Я могу принести. Только ее трудно читать вслух, там язык та-
кой... несовременный. Она в позапрошлом веке напечатана.
- Надо же, какая старина!- удивилась Маргарита Васильевна.- А
если ее всю не читать, а ты просто покажешь ее, а самые интересные
места перескажешь своими словами? Можно устроить интересный сбор...
- Ладно,- сказал Журка.
На уроке английского Иринка и Журка тихонько шептались. Иринка
предложила интересное дело: попросить отца, чтобы он нарисовал кар-
тинки про Олаудаха. Перед сбором их можно развесить в классе.
- Лучше я попрошу Валерия Михайловича их переснять и сделать
слайды,-сказал Журка.- У него это здорово получается. Слайды можно
на экране показать, будет почти кино.
- Тогда надо музыку подобрать подходящую...
- А Игорь Дмитриевич согласится сделать рисунки?
- Неужели нет? Ты сегодня же книжку принеси. . .
Когда Журка вернулся из школы, папа был дома: приехал на обед.
Он две недели назад вернулся из колхоза и работал теперь на строи-
тельстве нового квартала совсем неда леко от Парковой улицы. Возил
на своем КамАЗе кирпич и облицовочные плиты.
Сейчас папа на кухне разогревал суп, который они с Журкой сва-
рили вчера вечером.
- Обедать будешь, Юрик?
- Нет, я в школе поел... Ты у мамы был?
- Заезжал на минутку. Нормально. В пятницу выпишут.
Журка вздохнул: до пятницы еще четыре дня.
Маму положили в больницу на обследование. Журка знал, что ниче-
го опасного нет, просто проверка, но без мамы дома было скучно. Поэ-
тому он каждый день до вечера сидел у Иринки, даж
|
|