|
нно, когда их
нет... Понимаешь, тут надо немного смелости. Конечно, не .как в пар-
тизанском отряде, но все-таки... Найдется у тебя?
В Горьке опять задрожала тоскливотревожная струнка. Он пожал
плечами.
- Найдется,- уверенно сказал Капрал.- Да и задача-то пустяк. У
магазина сейчас будут разгружать ящики с коньяком "Белый аист". Ник-
то за ними толком не смотрит, грузчики мотаются туда-сюда. Протопа-
ешь мимо ящиков, дернешь одну бутылку, сунешь вот в эту сумку, обой-
дешь кругом квартал - и сюда. Нас там всякая собака знает, а на тебя
и не взглянут. Сделаешь?
- Нет...- сказал Горька, осипнув от страха. И неловко затоптался
на месте.
Капрал без улыбки смотрел, как он топчется. Потом сказал со
вздохом:
- Ну, нет, так нет. А может, решишься?
- Нет. Пустите меня,- опять пробормотал Горька, пряча глаза.
- А кто тебя держит? Иди,- проговорил Капрал.- Только условимся
по-джентльменски: про наш разговор никому. Понял?
- Понял,- торопливо согласился Горька и оглянулся на дверь. Вы-
ход был свободен. Горька обрадовался... и не пошел. Виновато посмот-
рел на Капрала, будто в чем-то обманул хорошего человека. Капрал
сказал ему ласково:
- Ты ведь не боишься. Ты это с непривычки. Думаешь, наверно, что
нехорошо, мол... А какая разница, кто эту бутылку выпьет? Мы для
поправки здоровья или какие-нибудь алкаши, которые работу прогулива-
ют? Или думаешь, государство обеднеет на десятку?
Горька не думал про государство, он думал про себя.
- Если поймают...
Капрал засмеялся:
- Да кто тебя поймает? Если даже увидят, разве догонят? Да и не
увидят...
- Ну, а поймают, так что такого? - с писклявой усмешкой вмешался
Шкалик.- Ты скажи, что коньяк хотел вылить, а бутылку сдать, чтобы
двенадцать копеек получить.
- Точно,- согласился Капрал. -Посмеются да отпустят. Ну, может,
пинка дадут... Да чушь это, никто не увидит. Зато от нас будет тебе
вечная благодарность и защита от недругов.А?
Потом, вспоминая все, что было. Горька так и не мог понять, по-
чему он согласился. Боялся Капрала и его дружков? Пожалуй, нет.
Мстить они не стали бы, слишком мелкая он для них личность. Да и
связываться с сыном милиционера - себе дороже. Пожалел Капрала? Мо-
жет быть, самую чуточку. Но не настолько, чтобы идти из-за него на
риск. Обрадовали слова о благодарности и защите? Пожалуй, обрадова-
ли, но все же не в этом дело. Хотел доказать, что не трус? Кому? Се-
бе? Про себя он и так все знал. Капралу и его компании? А зачем? Все
равно они жулики...
И все же пошел. Будто его заколдовали. Вместо того, чтобы кинуть
в траву сумку и рвануть домой, он деревянными шагами двинулся в пе-
реулок.
От крыльца магазинчика отъехал крытый грузовик, у входа осталось
несколько ящиков, в которых блестели стеклянные горлышки. Два дюжих
дядьки подхватили пару ящиков, крякнули и потащили в магазин. Прохо-
жих не было. Оглушительно звенел в ушах августовский полдень. Горька
с застрявшим в горле страхом боком подошел к ящику и липкими пальца-
ми вытянул узкую бутылку. Шагнул в сторону. Брючина зацепилась за
полуоторванную жестяную полоску на ящике. Полоска задребезжала. Ее
звон показался Горько громом небесным.
Горька замер, будто надетый на громадную стальную спицу. И
сквозь грохот и звон услышал:
- Ах ты, жулик проклятый!
На крыльце стояла грузная тетка и смотрела на Горьку пронзитель-
ными глазами.
Пробитый ужасом, как ударом тока. Горька дернулся и остался на
месте. Бутылку он держал перед собой, не решаясь ее ни уронить, ни
поставить обратно.
- Ах ты, сопляк! А ну иди сюда!- сказала тетка, будто не сомне-
ваясь ни капельки, что Горька и в самом деле пойдет.
И он пошел. Как под гипнозом. На ослабевших ногах. По-прежнему
держа бутылку в согнутой руке на уровне груди.
Тетка дождалась его, взяла за шиворот и крепко огрела сумкой, в
которой лежали тугие кульки.
...Он оказался в комнатушке с письменным столом, за которым си-
дела молодая крашеная женщина в белом халате. Она сразу стала кри-
чать на Горьку. Тетка, которая привела его, тоже кричала и один раз
хлопнула по шее. Грузчики стояли в углу и добродушно гоготали. Потом
в комнату втолкнули Шкалика. Он дернул плечом и презрительно скривил
губы.
Сквозь отчаяние и страх Горька все же сообразил,
|
|