А если по лицу попадут, дурак,- разъяснил Митька, но  отпустил
корзинку. Горька секунду постоял неподвижно. Синее утро било в щели.
Горька сбросил корзину, сунул руки в карманы и опять  стал  смотреть
на облака.
    Егор негромко сказал:
    - Да пускай... По голове не кидайте. . - И громко  скомандовал:-
На прицел!
    Горька не двинулся, но нижним краем глаз увидел,  как  поднялись
автоматные стволы. И опять, будто  все  по  правде,  страх  и  тоска
резанули его.
    "Нет!"-мысленно крикнул он в ответ  на  громкую  команду  "пли".
Присел, чтобы выстрелы прошли над головой. Помидоры и в  самом  деле
свистнули поверху, а Горька клубком  скатился  к  воде,  вскочил,  с
размаху хлопнулся в речку.
    Остывшая за ночь  вода  обожгла  его  холодом,  прижала  к  телу
намокшую одежду.  Но  Горька  яростно  рванулся  к  другому  берегу.
Упругая толща воды не пускала его, ноги вязли в илистом дне.  Однако
самая большая глубина здесь - по грудь,  а  ширина-метров  шесть.  И
очень скоро мокрый, всхлипывающий от напряжения Горька  оказался  на
твердой земле. Сзади, на том берегу, захлебывались яростным  треском
и воем автоматы-электрические, заводные, с ручными трещотками...  Но
эта стрельба не считалась. Она  так,  ради  шума.  Чтобы  убить  или
ранить, надо попасть помидором.
    А пока спохватятся, пока расхватают запасные помидоры...
    Горька оглянулся на бегу. Несколько человек  галопом  мчались  к
недалекому мостику. Сашка Граченко и Вовка Лавенков отважно кинулись
в воду - напрямик, но Егор сердито закричал, чтобы вернулись. Митька
Бурин и Сашка Лавенков швырнули через речку "гранаты", но  в  Горьку
не попали.
    В общем, Горька ушел от погони.  Переулками  и  проходами  между
старых заборов добрался до парка.  В  глухом  углу,  среди  зарослей
желтой акации, нашел он полянку, отдышался там,  высушил  одежду,  а
потом крадучись, чтобы не напороться на засаду, вернулся домой...
    Днем Горька с хозяйственной сумкой вышел на улицу. Если  человек
с сумкой, значит - не  игра.  Значит,  он  идет  по  делу,  родители
послали в магазин или на  рынок.  Сразу  повстречались  Лавенковы  и
Бурин.
    Бурин сказал с насмешкой:
    - Доволен? Сбежал, как заяц, и радуешься.
    - Если в человека стреляют,  он  должен,  что  ли,  стоять,  как
пень?- огрызнулся Горька.
    - А если бы по правде, куда бы  ты  делся?  -  серьезно  спросил
Сашка Лавенков.- Перебежал бы к врагам?
    - Еще чего...-буркнул Горька. Что сказать, он не знал.  Если  бы
по правде... тогда все было бы не так. Никто бы не помешал выполнить
задание. Потому что не было  бы  страха  перед  отцом,  не  было  бы
такого, что с одной стороны война во дворе, а с другой - сердитые  и
жалобные (с  оглядкой  на  отца)  крики  матери:  "Куда  тебя  опять
понесло!" Но как это объяснить? Горька неуверенно сказал:
    - Я ушел бы в леса и стал бы  воевать  один.  Не  с  вами,  а  с
врагами...
    - Одному трудно,-задумчиво проговорил Вовка Лавенков.
    - Все равно мы тебя за эти два дня  выследим,-  деловито  сказал
Бурин.- Тогда уж не уйдешь.
    И Горька понял, что отряд "Синяя молния" ничуть не огорчен  его,
Горькиным,  бегством.     Наоборот!  Можно  теперь  устроить  охоту!
Обложить, как волка флажками!
    Все на одного, да?
    - Ладно,-сказал  Горька  со  стремительно  выросшей  обидой.-  Я
думал, вы всегда за справедливость, а вы... тогда ладно... Я с  вами
воевать не хотел, а теперь буду.
    - К  "Тиграм"  перебежишь?-  серьезно  спросил    Сашка.-    Они
перебежчиков не берут.
    - На фиг даю нужны "Тигры",-отрезал Горька.- А  с  вами  у  меня
война. Еще посмотрим, кто кого.
    И он пошел со двора, решительно махая сумкой.
    Каменистая дорожка вела мимо тополя, мимо дома, где недавно  еще
жил Юрий Григорьевич. Горька поднял глаза к  растворенному  окну  на
третьем этаже.  И  сразу-будто  включился  незаметный  магнитофон  -
Горьку настигло воспоминание о глуховатом и добром голосе:
    - Хороший ты человек, Горислав Геннадьевич.  Только  характер  у
тебя слегка извилистый...
    "Такой уж..."-виновато отозвался Горька.
    "А ты выпрямляйся".
    "Как?"
    "Реже убегай, чаще дерись..."
    "С кем? С отцом, что ли?"
    "С жизнью... В шахматы сыграем?"
   "Да ну... Вы меня опять обыграете".
   "Ну и что? За битого двух небитых дают".
   "Да за меня уже трех можно..."
    Когда Юрия Григорьевича хоронили, отец сказал Горьке:
    - Сиди