й и покор-
ный - готовый вынести все, что ему приготовлено. Он был похож на пе-
чального Буратино, только без колпачка и длинного носа.
     Журка все отчетливее чувствовал, что "молния" родилась не в ру-
ке этого мальчишки.  Она родилась где-то раньше. Потому что по Вале-
рику она тоже ударила. Журка не смог бы объяснить эту мысль словами,
но он будто видел,  как в воздухе вспыхивает черная звезда  и  одним
лучом врубается в стекло машины,  а другим валит навзничь мальчика в
синей жесткой рубашке (хотя тогда  Валерик,  наверно,  был  одет  не
так).
     - Слушай, а ведь не ты бросил камень,- уверенно сказал Журка.
     - Я...- откликнулся Валерик.- Если бы не я, тогда я бы не приз-
нался...- Он помолчал и вдруг сказал с тем же долгим всхлипом, кото-
рый  Журка слышал в комнате:- Стекло на машине,  оно выпуклое...  За
ним людей не видать совсем, только все в нем отражается. Все мелька-
ет, как кино в телевизоре. Я и кинул. Я не знал, что опасно...
     - Врешь ты все,- резко сказал Горька.- Все ты знал.  Парни зас-
тавили, вот и кинул. И еще кинешь, если заставят.
     Валерик мотнул головой.
     - Нет... Они даже и не заставят. Я с ними больше не хожу...
     - Куда ты денешься?- насмешливо проговорил Горька.- Позовут - и
пойдешь.  А не пойдешь-они тебе так вломят, что зубной кабинет после
этого раем покажется.
     Журка впервые увидел,  как у Валерика упрямо и пренебрежительно
сжался рот.
     - Ну и пусть вломят. Я этого не боюсь.
     - Какой храбрый!- усмехнулся Горька.- А зуб сверлить боялся, аж
весь побелел.
     Валерик не обратил внимания на насмешку. Он сказал с непонятной
нарастающей доверчивостью:
     - Это потому, что там нельзя зубы сжимать. Сидишь, а рот откры-
тый...  А если зубы сжать,  я тогда терпеливый.  Мамка вчера вон как
отлупила... за это... Я и то молчал.
     Горька возразил:
     - Мать сильно лупить не будет. Она всегда жалеет.
     - Да? - тихо сказал Валерик. Он остановился, быстро оглянулся и
неловко поднял подол своей твердой рубашки.  На боку у него, пересе-
кая  тонкие проступившие ребра,  синели припухшие длинные следы уда-
ров. Журку будто хлестнули по глазам. И затошнило.
     - Она жалеет,  конечно. Потом,- хмуро объяснил Валерик.- "Сыно-
чек, сыночек..." А сперва, если разозлится, то себя не помнит. У нее
нервы...
     Горька грубовато сказал:
     - А чего молчал-то?  Наоборот, надо было орать. Кто-нибудь зас-
тупился бы.
     - Не,- серьезно возразил Валерик.- Тогда бы соседи услыхали.  А
они на мамку и так сердятся.  Они на нее письмо писали,  что пьет  и
меня обижает...  Чтобы меня у нее отобрали в интернат.  А если отбе-
рут, она куда без меня?.. Да она теперь совсем редко пьет, а они пи-
сали, чтобы нашу комнату себе забрать...
     Дальше пошли молча.  Как раньше:  по сторонам Журка и Горька, а
между ними мальчишка в синей рубашке с латунными пуговками и цветны-
ми колечками на кармашке.  Только это был уже не "волчонок", не "ди-
версант" и не "пленник", а Валерка...
     На старинном здании банка висели большие часы. Горька увидал их
и будто споткнулся:
     - Ой-ей!  Братцы!  Мне же к маме на работу забежать надо!..- Он
поспешно зашагал вперед и вдруг оглянулся на Журку. Сказал скованно:
     - Я, может, вечером зайду. Можно?
     - Да ты что спрашиваешь!- обрадовался Журка.
     - Может, ночевать останусь. Ладно?
     - Да, конечно! Ты обязательно приходи!
     - Ладно. Пока!- И он, стуча полуботинками, побежал к остановке,
где как раз шипел и дергал дверцами автобус...

     Автобус увез Горьку, а Журка подумал, что Горькина мать сегодня
не на работе.  Суббота.  И уехал Горька потому,  что с ним что-то не
так.  А может быть,  просто не захотел больше обижать Валерика?  Или
подумал, что Журку с Валериком надо оставить одних? Зачем? Чтобы он,
Журка, мог принять какое-то решение?
     Троллейбусная остановка была рядом с автобусной.  Журка спросил
у Валерика:
     - Деньги у тебя есть?
     - Зачем?
     - На дорогу.
     - У  меня талоны есть...- Валерик потянулся к синему кармашку с
колечками.
     - Ну и хорошо. Садись на