т 
процентов, т. е. в два раза выше опасного уровня, осталось 20-30% — это в 
пределах нормы.
	Я задумчиво смотрю в окно. У меня на приеме за несколько часов пациенты часто 
достигают меньшего, чем эта женщина за 5 минут. Любой поступок на физическом и 
тонком плане происходит несколько десятков и сотен раз, если не тысяч. И, если 
учесть, что Вселенная голографична во времени, любой поступок на тонком плане 
сказывается на всех наших потомках и на всей Вселенной. И, если быть точнее, 
даже не поступок, а то, что лежит в его основе, т. е. из чего он исходит.
	Я вспоминаю, как недавно я был в Берлине. Человек пришел ко мне за советом. У 
жены и детей были определенные проблемы, а у него поле было прекрасное. 
«Неужели такой чистый род, — подумал я. — Такое сейчас редко бывает». Попросил 
его назвать имена родственников и был удивлен: у всех его родственников поле 
было, мягко говоря, очень плохим.
	—	Поразительно, — сказал я, — но Вы закрыли в себе негативную карму рода.
	Я беру ручку и начинаю рисовать информационные поля.
	—	В 1987 году у Вас пошли большие внутренние из менения и последующие 4 года, 
до 1991-го, Вы прошли правильно все испытания.
	Он смотрит на меня и улыбается:
	—	В 1987 году я сказал себе: «Я больше никогда не буду жестко или категорично 
говорить о ком-то или осуж дать кого-то». А потом было много тяжелых ситуаций. 
Я как-то мягко их все проходил.
	Я вспоминал этот разговор, стоя у него на кухне берлинской квартиры после 
приема пациентов. На кухне был полумрак. Я смотрел сквозь большое квадратное 
окно на затухающие, заснеженные огни вечернего Берлина. Мой приятель в это 
время возился у плиты.
— 	Людям помог восстановить здоровье, теперь нужно позаботиться о себе. 
Предлагаю по бокалу сухого красного вина.
— 	Прекрасная мысль, — поддержал я его. Мы разлили вино в бокалы и выпили. Пока 
он жарил мясо, я стоял у окна с бокалом вина и смотрел на вечерний Берлин.
	В памяти всплыл еще один разговор. Он был в Израиле.
	Ситуация была следующая. Знакомый начал кашлять кровью. Пришел к врачам, и те 
обнаружили достаточно большую раковую опухоль в легких. Операцию назначили 
через две недели.
	—	Что Вы чувствовали? — спрашивал я своего знакомого.
	Он задумался и ответил:
— 	В первую очередь я перестал бояться и сказал врачам: «Если надо резать — 
режьте». Но они только руками разводили.
— 	Я попробовал читать Ваши книги, — откровенно рассказывал он, — но они у меня 
не пошли. Не могу читать и все. Тогда жена говорит: «Смотри видеокассеты».
	 А кассеты вроде бы ничего, и я дней 5 сидел и постоянно их смотрел, 
отключившись от всего и забыв про все, через несколько дней пришел на операцию. 
Врачи подготовили к операции, сделали контрольный снимок, потом щупают меня, 
осматривают и говорят, что опухоли нет.
	— Мы ничего не понимаем, — сказали они, — приходи через неделю, еще раз 
посмотрим.
	Пришел через неделю, легкие совершенно чистые. Так вот, главное, что со мной 
произошло после прбсмотра кассет: я стал гораздо легче смотреть на все, что со 
мной произошло и происходит.
	Я продолжаю смотреть в окно, стоя с бокалом вина в руках. В этот момент рядом 
возникает приятель.
	—	Какой будет тост? — спрашивает он.
	Я задумываюсь, пытаясь оформить в мысль охватившее меня чувство. Он 
внимательно смотрит на меня.
— 	Ты все еще там, — он показывает пальцем на верх. — Давай поговорим о земном.
— 	А хочешь о возвышенном, пожалуйста. Выпьем за то, чтобы доверие к человеку 
не превращалось в веру в него.
	Мы выпиваем.
	—	Гениально, — говорю я, — то, во что мы верим, непогрешимо. Проверять и 
контролировать то, во что ве ришь, нельзя. Мы молились на человека, мы верили в 
партию, правительство. Они должны были привести нас к коммунизму. Поэтому 
изначально руководство страны было бесконтрольным, можно было убивать миллионы 
людей, разорять страну до полунищеты и не отвечать за последствия. Тот, в кого 
ты веришь, ошибаться не может. Если мы не верим в Бога, то мы начинаем верить в 
человека, потому что по природе своей мы должны во что-то верить, к чему-то 
идти. И чем больше мы верим во что-то человеческое, тем больше от него зависим 
и тем катастрофичнее последствия. Эта вера в человека сидит в наших душах и по 
сей день. И пока мы хотим в кого-то верить и от кого-то зависеть, наше 
человеческое должно быть постоянно унижено. И не появятся законы, позволя ющие 
нам сохранить свое достоинство, свое имущество, свое человеческое счастье.
	 У меня есть еще один тост, — говорит мой собес едник, — давай выпьем за то, 
чтобы мы ни к чему серьезно в этой жизни не относились, чтобы мы все 
воспринимали с долей юмора.
— 	Согласен, — говорю я, — серьезно нужно только к Богу относиться.
	У меня в памяти всплыл телефонный разговор с моей знакомой. Она неоднократно 
ходила на мои выступления и читала все мои книги и, однако, постоянно 
переживала по поводу неудач в бизнесе. Она заболела, ей поставили диагноз «рак»,
 и она, запершись в квартире, смотрела кассеты и читала книги, через некоторое 
время диагноз сняли.
— 	Я сказала врачам, что я человек добродушный, а у добродушного человека рака 
быть не может. Врачи только улыбались. Но были очень удивлены, когда 
действительно диагноз пришлось снять.
— 	У Вас не хватало добродушия к себе и к своей судьбе, но сейчас все намно