тонкое оружие, рассчитанное на то, чтобы выискивать еретиков, восстанавливая 
соседей друг против друга.
Церковь действовала просто. Монахи приезжали в город, создавали трибунал и 
начинали с обещания помилования тем еретикам, которые признаются добровольно. 
Монахи составляли списки на основании таких добровольных признаний, налагали на 
признавшихся епитимью и приступали к розыскам. Поскольку признания делались 
втайне, без присутствия представителей закона, люди часто пользовались 
возможностью, чтобы обвинить своих врагов, независимо от того, были те катарами 
или нет.
Инквизиторы арестовывали людей и держали их, пока те не признаются и не назовут 
другие имена. Арестовывали даже тех, кто исповедовал ортодоксальную веру, чтобы 
выявить, выражаясь словами историка Генри Ли, их “тайные заблуждения”.30
Церковь создала новые законы, которые предписывали гражданским властям 
повиноваться монахам в случае ареста и наказания еретиков. Условия содержания 
заключенных были неописуемы. Обвиняемых часто держали в полной темноте или в 
таких маленьких камерах, где нельзя было ни лечь, ни встать. Королю Людовику 
пришлось построить новые тюрьмы для потока обвиненных в ереси. Обвинения 
разрастались, как снежный ком, и даже мертвых не оставляли в покое.
Если в ереси обвиняли умершего, его тело эксгумировали и сжигали. И что более 
важно, его имущество могли конфисковать и отдать в королевскую казну. Еретиков, 
отказавшихся покаяться, сажали в тюрьму или сжигали. Отказавшихся от своей веры 
подвергали суровому церковному покаянию и отпускали. Степень наказания 
колебалась от длительного паломничества до конфискации домов и имущества. 
Паломничества вели к распространению бедности и голода, так как поля оставались 
невозделанными, а семьи лишались кормильцев, покуда паломники добирались до 
Рима или Компостелы в Испании.
Инквизиция преуспела там, где не принес результата двадцатилетний крестовый 
поход. Ее тактика создала атмосферу подозрительности и страха, самые близкие 
друзья могли оказаться информаторами, а малейшее подозрение в поддержке катаров 
сказывалось на жизни всей семьи.
Доминиканский орден, основанный святым Домиником, находился на передней линии 
борьбы. И Вильгельм Арно, которого ждал кровавый конец в Авиньонете, был одним 
из первых доминиканцев, отобранных в инквизиторы. Он колесил по провинции, 
проводя трибуналы и осуждая еретиков.
В городе Муассак он, по-видимому, наткнулся на богатую жилу ереси: Арно со 
своим коллегой-инквизитором приговорили 210 человек к сожжению на костре. 
Неудивительно, что один его приезд в Авиньонет мог посеять ужас среди населения 
и вызвать зарождение того заговора, который привел к его смерти.
Один из убийц Арно, Вильгельм де Ма-Сен-Пюэль, был бейлифом, против своей воли 
участвовавшим в арестах и сожжении еретиков. Наверно, убийством Арно он хотел 
положить конец страданиям и недоверию, которые сеяли вокруг себя инквизиторы в 
попытке подорвать братские чувства, которое испытывали граждане Лангедока друг 
к другу.
Но, в конце концов, усилия инквизиторов дали плоды. Медленно и мучительно они 
приучали народ к мысли, что добрососедские отношения между католиком и катаром 
недопустимы. Катаров нужно было избегать и разоблачать.
Протоколы инквизиции показывают, насколько церковь стала неодобрительно 
относиться к контактам, которые прежде могла посчитать случайными. Одного 
священника лишили прихода за то, что он говорил с еретиками, читал их книги и 
ел с ними груши. Других наказывали за то, что они принимали от еретиков 
медицинскую помощь или ели вместе с ними. Снабжение их припасами, например, 
едой, вином, шерстью или одеждой, считалось преступлением.
Последний погребальный костер
 
Инквизиции удалось загнать веру катаров в подполье. Но она держалась 
десятилетиями, а совершенные скрывались в лесных хижинах и убежищах в Пиренеях. 
Самое известное из них — горную крепость Монсегюр — около двухсот совершенных 
выбрали своим последним оплотом.
Рыцари, спустившиеся из Монсепора, чтобы возглавить нападение на инквизиторов в 
Авиньонете той роковой ночью 1242 года, входили в состав гарнизона, который 
оборонял Монсегюр. Возможно, они приняли участие в вылазке вопреки совету 
совершенных. В любом случае, их глупые действия подняли церковь и государство 
против этой последней группы руководителей катаров.
Эта маленькая крепость, имевшая в плане форму неправильного пятиугольника, 
стояла на вершине горы высотой в тысячу футов. С трех сторон ее окружали обрывы.
 С четвертой стороны к воротам крепости подходила крутая и извилистая дорога.
Когда инквизиция начала затягивать петлю, Монсегюр стал популярным пристанищем 
для беженцев и паломников, которые просто хотели открыто исповедовать свою веру.
 Скоро он превратился в штаб-квартиру церкви катаров в Лангедоке.
В итоге крепость стала приютом для четырех-пяти сотен человек — около двухсот 
совершенных и от пятидесяти до ста солдат, их жен, маркитантов и слуг.31
Среди совершенных был епископ Раймон Эгийе, который провел жизнь в пассивном 
сопротивлении и за сорок лет до этого участвовал в дискуссии со святым 
Домиником.
Убийства в Авиньонете убедили церковь, что настало время нанести катарам 
последний удар. В мае 1243 года армия, насчитывавшая несколько тысяч солдат, 
осадила Монсегюр. Но осада шла трудно. Армия не могла отрезать крепость от 
снабжения припасами, которые доставлялись по узким горным тропам. Это позволило 
катарам продержаться около года. С мая до октября они с помощью катапульт, 
называемых камнеметами, не давали французской армии приблизиться.