первородства, и отеческое благословение, хотя прибегнул к обману в обоих 
случаях. Обернув руки “кожею козлят”, чтобы они наощупь были похожи на 
волосатые руки брата, Иаков убедил почти слепого Исаака в том, что перед ним 
Исав, и таким образом получил благословение, причитавшееся другому.2 Иаков был 
награжден двенадцатью сыновьями, которые стали родоначальниками двенадцати 
колен израилевых. А Исав, как рассказывается в Библии, был предком ненавистных 
идумеев, впоследствии покоренных Давидом.
“Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел”, — так сказал Бог по утверждению 
пророка Малахии (ок. пятого века до н.э.). Действительно ли Бог ненавидел Исава 
или нет, но Иакову явно отдавал предпочтение. Эта история вызывала у людей 
вопросы. Был ли Бог несправедлив? Решил ли Он по собственному капризу любить 
Иакова и ненавидеть Исава? Или Иаков и Исав совершили поступки, которые 
позволили Богу предпочесть одного брата другому?
Древние талмудисты пришли к неожиданному выводу. Поскольку в Писании говорится, 
что судьбы близнецов были различны с рождения, а Бог несомненно справедлив, то 
по их мнению единственно возможный ответ — Исав согрешил в утробе. Звучит 
странно, но именно такие рассуждения мы находим в комментарии к “Бытию”, 
который относится приблизительно к 400 году н.э. Раввины строили догадки, будто,
 когда Ревекка проходила мимо “капищ идолов”, Исав показывал свою радость, 
ворочаясь в ее утробе, а когда она “проходила мимо синагог и школ, ворочался 
Иаков, пытаясь выбраться наружу”.4 За подобные действия, рассудили талмудисты, 
Бог из поколения в поколение отдает предпочтение Иакову и семени его перед 
Исавом и его семенем.
В лучшем случае это объяснение кажется притянутым за уши. Означает ли это, что 
различия в судьбах людей можно отнести на счет поведения плода в утробе, 
матери? Но, за исключением версии о грехах Исава в утробе, остаются лишь два 
возможных объяснения этой истории: (1) Бог несправедлив или (2) мальчики 
заработали свои судьбы в предыдущих воплощениях.
В “Послании к Римлянам” Павел разбирает и отвергает первое объяснение. Он 
начинает с замечания о том, что, когда Бог сказал, будто старший будет в 
услужении у младшего, Иаков и Исав еще не родились и “не сделали ничего доброго 
или худого”. Павел спрашивает:
“Неужели неправда у Бога?”, — и сам же отвечает, — “Никак”. Павел не идет 
дальше этого, не утверждает предсуществование. Вместо этого он оставляет данную 
проблему и говорит о милосердии Бога, стараясь очистить Его от обвинения в 
несправедливости.
Отец церкви Ориген Александрийский, писавший свои труды полтора века спустя, 
довел спор до логического завершения, посеяв, тем самым, семена христианского 
раздора по вопросу реинкарнации, и эти дебаты продолжались на протяжении трех 
последующих столетий.
(Еще до рождения Иакова и Исава Бог сообщил их матери, согласно “Бытию”, что 
старший из близнецов будет служить младшему. Богословы долго бились над этой 
историей, пытаясь объяснить, как справедливый Бог мог предпочесть одного 
невинного младенца другому до того, как они совершили какие-либо действия. 
Христианский теолог Ориген Александрийский считал, что предпочтение Бога 
основывалось на поступках близнецов в прошлой жизни).
Ориген считал, что единственным ответом на вопрос является утверждение о 
предыдущих воплощениях Иакова и Исава, в которых они могли заслужить “любовь” 
Бога или Его “ненависть”. Мы можем поверить в справедливость Бога, писал он, 
только если полагаем, что Иакову было оказано предпочтение еще в материнской 
утробе “по заслугам предшествующей жизни”.6 Затем Ориген делает теологический 
“скачок”, который мог бы заслужить одобрение гностиков. Он говорит, что вопрос, 
возникший относительно Иакова и Исава, может касаться каждого.
На вековечный вопрос: почему люди различны, — почему одному человеку при 
рождении даруется хорошее здоровье, гениальность и талант, а другой рождается 
глухим, немым или слепым, — Ориген дал бы такой же ответ, какой дал по поводу 
Иакова и Исава: судьбы людей зависят от их заслуг в предшествующей жизни.7
Идеи Оригена были стержнем полемики о перевоплощении душ, продолжавшейся до 
шестого века. Он выступал в защиту Божьей справедливости, доказывая, что 
действия в прошлых жизнях, — а не прихоть Бога, — являются причиной нашего 
состояния в настоящем. Но отвергнув его аргументы в пользу предсуществования, 
церкви пришлось пересмотреть представления о Боге.
Поскольку христиане не могли более утверждать, что их собственные действия в 
прошлых жизнях являются причиной разных судеб, у них, похоже, нет другого 
выбора, как только, сталкиваясь с несчастьем, винить Бога в несправедливости. А 
некоторые предпочитают считать Бога бессильным, но не несправедливым. (В 
двадцатой главе мы увидим, каким образом церковь пыталась разрешить эту дилемму,
 отстаивая как всемогущество Бога, так и Его справедливость, тем самым загнав 
саму себя в угол, где по сей день и пребывает).
Изображение Бога, предлагаемое церковью, более напоминает земного правителя, — 
например, римского императора, — чем Бога греческой философии, то есть 
трансцендентный и всепроникающий Дух, обитающий во всем творении. Изменяя образ 
Бога, церковь изменила и образ человека. Она более не видела в человеке 
создания по образу Бога — трансцендентного Духа. Скорее человек стал раболепным 
подданным эксцентричного Бога-императора.
Писания Оригена были оспорены, и в результате глазам христиан на все грядущие 
времена предстал совершенно измененный образ Бога и человека.
Александрийские начала
 
Ориген оказал огромное влияние на раннюю церковь. Диктуя целому штату