тра, 
чтобы объяснить происшествие. Мы с удивлением переглянулись. Во взгляде каждого 
читался один и тот же вопрос: «Что это было?» Мы со Стивом безмолвно взглянули 
друг другу в глаза. Был ли это знак от отца? Кое-кто верил, что это был знак.
«Я нечто большее, чем мое тело»
      В последующие месяцы, когда я мыла посуду, складывала белье, чтобы 
отправить его в прачечную, или возила детей по городу, образы из прошлых жизней 
проплывали перед моим мысленным взором. Новое понимание приходило в виде 
озарений и подтверждало мое представление о том, как увиденные мною прошлые 
жизни соотносились с моей нынешней жизнью.
      В свете этого нового понимания сцены и образы моего раннего детства стали 
приобретать больший смысл. Моя любовь к музыке и фортепьяно, история 
истребления евреев нацистами, которая одновременно страшила меня и завораживала,
 болезнь легких, которая столь долго не отпускала меня, – все это получило 
объяснение. Детские игры также получили иную окраску: мои подруги и я часто 
прятались под лестницей в подвале, притворяясь, что мы скрываемся от нацистов. 
И не странным ли было то, что мы, дети, любили брать с собой консервы, 
притворяясь, что боимся умереть с голоду? Когда я задумываюсь об этом сейчас, 
связь кажется очевидной.
      Наконец-то я поняла иную загадку из моего детства. Меня долгое время 
преследовало повторяющееся сновидение, где женщина с каштановыми волосами 
средней длины, одетая в светло-коричневое пальто и черную шляпку, шла по 
бульвару, за которым возвышалась каменная стена. Образ был столь ярким и живым, 
что я не могла забыть его. Я когда-то думала, что должна стать этой молодой 
женщиной, когда вырасту.
      Этот сон повторялся многие годы и всегда был одинаков. Но когда я видела 
его в последний раз, за несколько недель до встречи с Норманом, что-то 
изменилось в нем. В тот раз я знала, что была этой женщиной. Снова во сне я 
видела, как иду по бульвару, точно тем же путем, но сон не прервался на обычном 
месте, и я подошла к нарядному дому с большим квадратным двором. Видение было 
графически-точным и завершенным. Я могла бы нарисовать диаграмму этого дома на 
следующий день. Я вошла в темную комнату в правом крыле дома. Потолок комнаты 
был высоким, у стен стояла массивная антикварная мебель, а окна были закрыты 
тяжелыми портьерами, не пропускающими солнечный свет. Я отчетливо помню патину 
богатых деревянных панелей.
      Я подошла к трем мужчинам, одетым в военную форму. Один из них сидел за 
столом, тогда как двое других стояли по обе стороны от него. Я обратилась к 
сидящему, вежливо спросив его о местонахождении моего мужа. За вопросом 
последовало молчание – они вели себя так, словно меня не было в комнате. В 
отчаянии я ударила кулаком по столу и закричала на них по-немецки – язык, 
которого я не знаю в этой жизни. Они презрительно засмеялись и выставили меня 
за порог, употребив грубую силу. Я ушла, униженная и испуганная. Я думала: «Как 
я смогу сама растить детей?» Мои плечи были опущены и голова склонилась вниз.
      Немецкие слова проносились у меня в голове, когда я проснулась и стала 
трясти Стива, чтобы рассказать ему об этом сновидении. Я пыталась повторить 
немецкие слова, пока те, казалось, вертелись на кончике моего языка. Но через 
несколько секунд они выскользнули из моей памяти. Тревога же сохранилась 
надолго.
      Женщина, которую я видела в своем повторяющемся сновидении, была той же 
женщиной, которая явилась мне во время регрессии с Норманом. Очевидно, эти 
отрывочные воспоминания проскальзывали в сны из моего подсознания еще тогда, 
когда я была ребенком. До регрессии я не имела ни малейшего представления о том,
 что означали эти картины, являющиеся в сновидениях. После регрессии эти сны 
никогда не снились мне.
      Прояснился еще один случай из детства. Когда мне было три или четыре года,
 я сидела на полу в гостиной и играла. До сегодняшнего дня я могу припомнить 
ощущение тепла солнечных лучей, падающих тогда из окна, и жесткий ворс 
шерстяного коврика под моими ногами. Мама зашла в комнату и поставила на 
проигрыватель пластинку с классической музыкой. Я тут же забыла про свои 
игрушки, красота музыки заполнила весь мой мир. Я знала эту музыку! Я могла 
напевать мелодию, предчувствуя каждую ноту. Я сидела и слушала. Такая радость 
переполняла мою душу, что я начала плакать. Я чувствовала, как я сама и 
окружающая меня комната становятся больше. Весь мир расширялся, и я сливалась 
со всем. В этот момент я поняла, что являюсь чем-то большим, чем мое тело. И 
хотя эта эйфория длилась всего лишь пару минут, магия этого вневременного 
мгновения навсегда осталась со мной.
      Я нечто большее, чем мое тело. Оглядываясь назад с высоты сегодняшнего 
момента, после опыта, обретенного в регрессии, я понимаю, что произошло тогда. 
Фортепьянная музыка, которая звучала из проигрывателя, была той композицией, 
которую я неоднократно играла в своих предыдущих жизнях. Знакомые звуки дали 
толчок памяти моей души и перенесли меня в пространство того сознания, которое 
было гораздо старше четырехлетней девочки, играющейся на ковре. «В моем конце – 
мое начало... чтобы обладать сознанием, не нужно быть во времени». В детстве у 
меня было это переживание. И это же переживание повторилось позже, когда я 
сидела на берегу возле Бостона через много лет.
«Только через время можно покорить время» [6]
      Зима пришла и ушла, и к своей огромной радости я ни разу не болела в 
течение самых холодных месяцев. Такое случилось со мной впервые за долгие годы. 
В марте пронеслась чудовищная снежная буря – столько снега за раз не выпадало 
на протяжении всей зимы. Пушистый снег в фут глубиной превратил горы в 
сказочный край, а поле для гольфа возле нашего дома стало лучшим во