увидев следующую сцену. Сейчас молодой человек спускался по 
лестнице в сопровождении двух элегантно одетых женщин. Я различал богатые цвета 
длинных платьев, в которые были одеты мои спутницы, а также искры, 
отбрасываемые хрустальными люстрами, висящими над поворотом лестницы. Сцена 
имела бархатную текстуру элегантности и цивилизованности. Я развернул плечи, 
испытывая гордость знаменитого исполнителя, медленно проходящего сквозь 
оживленную толпу.
      Но эту гордость омрачали грусть и невыносимая тоска. «Я чувствую себя 
разорванным пополам. Я наслаждаюсь тем восторгом, который вызываю у публики, но 
они не могут увидеть за моим талантом меня самого. Они не знают, кто я такой на 
самом деле». Я чувствовал, как у меня сосет под ложечкой, когда вспоминал о той 
любви и заботе, которые навсегда остались в прошлом, когда я был со своей 
семьей. «У меня много друзей, – продолжал думать я, – им нравится та музыка, 
которую я играю. Но у меня нет никого, кто действительно глубоко любит меня». Я 
почувствовал приступ слабости и лег на диван, приняв позу плода.
      Затем я снова возвратилась к той сцене, где мужчина лежал на смертном 
одре. Он все время кашлял, почти не мог дышать. Это была та же сцена, которую я 
видела несколько месяцев назад во время болезни. Женщина, которая, судя по 
чувствам, была моей сестрой, сидела у изголовья, готовая исполнить любое мое 
желание. Я могла ощутить в своем теле его усталость и боль, пронизывающую его 
грудь, вспоминая свою собственную болезнь прошлой зимой. В этот момент Норман, 
воспользовавшись возможностью, спросил: «Каковы эмоциональные причины вашей 
болезни? В чем вы нуждаетесь?» Не задумываясь, я ответила: «Это единственная 
возможность получить ту заботу, в которой я нуждаюсь. Моя жизнь не 
сбалансирована». И хотя я сказала это с позиций того мужчины, у меня возникло 
ощущение, что эти слова в какой-то мере относятся и к моей нынешней жизни. Но я 
не знала почему.
      Норман же понял это. Пока я находилась в трансе, он помог мне понять, что 
моя нынешняя жизнь была негативом жизни этого мужчины. Как музыкант, он мог 
полностью реализовать свой творческий потенциал, но при этом он нуждался в 
любовных отношениях, которые сделали бы его жизнь завершенной и 
сбалансированной. За ширмой незаурядного таланта люди не могли увидеть его 
человеческих черт или даже приблизиться к нему. Его болезнь стала экстремальным 
проявлением нужды в любви и заботе.
      Напротив, моя жизнь была полна любви. Ее давали мне моя семья и друзья. 
Как мать двух маленьких детей, я отдавала всю силу и энергию заботе о них. Я 
задыхалась. У меня не было средств  для реализации своего творческого 
потенциала и не было более высокой цели, кроме благополучия моей семьи. У меня 
не было времени развить в себе художника, исследователя или учителя с тех пор, 
как я вышла замуж и родила детей. В этот момент, когда передо мной развернулось 
мое парадоксальное прошлое, я поняла, что для того, чтобы стать гармоничной 
личностью, я должна развить способность к созиданию. Только это может принести 
мне здоровье.
      Затем Норман провел меня сквозь смерть этого человека. Я могла видеть 
сестру, сидящую у его кровати, когда он наконец умер. Я видела всю комнату как 
наблюдатель – со стороны. На его худом лице появилось выражение облегчения 
после того, как он умер, покинул свое сухое изможденное тело. В тот же момент я 
ощутила, как мое собственное тело расслабилось.
      Затем перспектива изменилась, и я увидела похоронную процессию сверху. 
Это была та же сцена, которую я наблюдала месяц назад. Я чувствовала себя как 
дух, покинувший тело того мужчины, парящий над толпой, наблюдающий за своими 
собственными похоронами. Меня глубоко тронуло то, что столько друзей пришли 
попрощаться со мной. Внезапно в фокусе этой картины оказалась сестра, стоящая 
среди толпы и утирающая слезы платком. Я ощутила к ней жалость. Мне хотелось 
сказать ей, что я уже не страдаю, и поблагодарить ее за любовь и заботу. По 
совету Нормана, я попрощалась с ней и сказала «спасибо» за ее любовь.
Разбитые мечты и ушедшие годы
      Видения из этой жизни померкли. Без всякого перехода Норман предложил мне 
отправиться в другую прошлую жизнь. Я тут же увидела перед собой девочку 
одиннадцати-двенадцати лет, играющую на рояле перед небольшой аудиторией. Она 
была одета в серое платье с голубым отливом, белые чулки, а большой мягкий бант 
был повязан на ее волосах, достигающих плеч. Она давала представление. Я знала, 
что ее игра нравится родителям и другим чопорно одетым взрослым, которые сидели 
в комнате. До моего сознания донесся голос Нормана: «Что вы испытываете?»
      «Я играю перед этими людьми, чтобы они смогли решить, стоит ли мне 
продолжать учебу в консерватории. Я знаю, что играю хорошо. Мне это легко 
дается. Принято решение, что я могу продолжать свое обучение. Поступить в 
консерваторию – большая честь. Но я чувствую грусть оттого, что должна 
расстаться со своими родителями. Я буду далеко от них, я буду скучать, но мне 
так хочется продолжать учиться музыке.
      Я вижу отца, мать и младшего брата на вокзале. Все вокруг покрыто 
коричневой или серой копотью. Отец склоняется надо мной и целует. Мать плачет, 
младший брат выглядит потерянным. Я везу с собой один коричневый квадратный 
чемодан».
      «Куда вы направляетесь? Где вы находитесь?»
      «Я покидаю Польшу и отправляюсь учиться в Вену», – эти слова, внезапно 
сорвавшиеся с моих губ, поразили меня.
      Затем я вижу себя молоденькой девушкой, идущей по коридору. Потолки очень 
высокие, с них свисают светильники, над дверями находятся застекленные оконца. 
«Здесь я обучаюсь музыке, у меня появились друзья, и я счастлива. Это мой новый 
дом».
      В моем мозге возникает следующая сцена, но в эт