своем здоровье и стала 
беспокоиться о том, удастся    ли мне пережить эту зиму. Я вспомнила о своем 
видении и пожелала, чтобы все дурные предчувствия рассеялись, как дым, хотя в 
глубине души знала, что этого не произойдет. Казалось, что что-то еще осталось 
неразрешившимся, но я не знала, что именно. Я молилась, чтобы ко мне пришло 
понимание и здоровье.
      В октябре наш близкий друг, Розарио, которому я поведала о  видении, 
явившемся мне во время болезни, позвонил, чтобы сообщить интересную новость. Он 
только что познакомился с гипнотизером из Флориды, который сейчас находился в 
Эшвилле и проводил сеансы регрессий в прошлые жизни. Возможно, этот человек 
смог бы помочь мне понять мое видение и разорвать круг болезней. Без колебаний, 
даже не зная, что такое регрессия в прошлую жизнь, я позвонила гипнотерапевту 
Норману Инджу.
      Утром следующего ясного осеннего дня, когда во всей красе горела красная 
листва на кленах, Норман Индж появился у моей входной двери. Я была тут же 
заинтригована его лукавой улыбкой, искрящимися глазами и серебристыми прямыми 
волосами. Мы разговорились, и Норман описал мне свою необычную родословную. Он 
был выходцем с Гавайских островов и происходил от древнего рода кахуна – 
духовных целителей с Гавайев. По традиции кахуна Норман научился древней 
мудрости от своего отца и деда. Эти традиционные знания в комбинации с 
гипнотерапией и психолингвистическим программированием расширили его 
возможности как целителя. Меня так заинтриговал рассказ Нормана, что я забыла 
обо всем на свете.
      Норман начал проводить сеанс с простого упражнения по релаксации. Пока я 
полулежала на кушетке и прослушивала кассету с успокаивающей музыкой, Норман 
инструктировал меня, как следует фокусироваться на дыхании и сознательно 
расслаблять каждую часть тела. Вскоре я полностью расслабилась. Тогда Норман 
повел меня за собой на воображаемую прогулку. Пройдя мимо мирного пейзажа, я 
должна буду спуститься вниз по воображаемой лестнице. Норман предупредил меня, 
что, достигнув последней ступени, я окажусь в иной жизни.
      Бледные образы тут же возникли в моей голове – образ того же хрупкого 
мужчины, которого я видела во время болезни несколько месяцев назад. Голос 
Нормана казался утешающим, когда достиг моего сознания: «Опишите то, что видите,
 – сфокусируйтесь на образах». Когда я последовала совету Нормана, картина 
изменилась – перестала быть расплывчатым видением, образы стали четкими и 
полными жизни. Иногда сцены поочередно сменяли одна другую, как в кино. Иногда 
картинка застывала, и я могла проследить за чувствами, которые у меня возникали.

      Норман сопровождал меня все время. Образы менялись. Я уже была не 
умирающим человеком, который лежал на кровати, а им же, но в детстве. «Я вижу 
себя ребенком. Я одет во все белое и сижу на высоком стульчике. Моя мама кормит 
меня кашей. Я вижу отца и сестер, сидящих тут же за столом». Я описала Норману, 
как я чувствую себя, будучи ребенком, окруженным морем любви и заботы.
      В моей голове прозвучал скептический голос: «Ты все это сочиняешь». Но 
притягательная сила образов и эмоций победила мой сомневающийся рассудок. 
Скептический голос становился все тише, пока не исчез, а я погружалась все 
глубже в видения, завороженная словами Нормана: «Что вы испытываете? Что вы 
чувствуете?»
      После нескольких минут фокусировки я перестала просто смотреть кинофильм, 
разворачивающийся перед моим мысленным взором. Я стала настоящим героем истории,
 испытывающим полноценные чувственные переживания. Я могла «видеть» глазами 
этого человека, я могла слышать его ушами, я испытывала любовь, кипящую в его 
сердце, и я знала, о чем он думает. Но самым удивительным было то, что я могла 
быть попеременно то посторонним наблюдателем, то вновь оказываться внутри тела 
или даже находиться одновременно по обе стороны. Я могла выпрыгивать из своего 
тела и наблюдать за собой из любой точки. В этом измененном состоянии я 
обладала сюрреалистическим всеведением. Я имела доступ ко всему, что человек 
знал, понимал и переживал, и в то же время могла наслаждаться более широкой 
перспективой, понимая ход его жизни даже лучше, чем он сам.
      В то же время, будучи поглощенной видениями, я прекрасно осознавала, что 
нахожусь в своей комнате вместе с Норманом. Я слышала, как где-то звонит 
телефон, но он звонил очень далеко, и это не имело никакого значения. Все 
происходило так, словно я бодрствовала во сне и могла направлять внимание 
сознательно туда, куда хотела. Это был сенсорный парадокс – стоять обеими 
ногами в разных реальностях.
      Сцены в моем мозге продолжали развиваться, и я увидела себя десятилетним 
мальчиком. Я находился в комнате со сводчатыми потолками и высокими окнами. 
Глиссандо солнечного света падало из окна на рояль, стоящий посреди комнаты. 
Рядом со мной, положив мне на плечо руку, стоял пожилой мужчина. Я знал, что 
этот добрый человек был моим любимым учителем музыки. Тепло наполнило все мое 
тело, когда я подумал о моей семье и музыке. Моя жизнь состояла из смеси любви 
и музыки. Я испытал счастье.
      «И что произошло потом?» – спросил Норман, разбивая чары.
      «На семейном совете было принято решение, что я должен уехать в город, 
чтобы продолжать изучение музыки. Я горд тем, что мне придется уехать». Я 
ощутила, как сжалась моя грудь и на глаза накатились слезы. Я должен была 
прощаться с семьей и со своим учителем музыки.
      «Двигайтесь дальше, переходите в другой период», – ободрял меня Норман.
      Я увидела себя как молодого человека лет тридцати, стоящего возле пианино 
в большой квадратной комнате с тяжелыми портьерами на французских окнах. 
Комната была заполнена хорошо одетыми людьми. Меня окружали восторженные 
почитательницы, и я говорил с ними. Женщины подступали все ближе, и я мог 
уловить запах их духов. Я также чувствовал, как пахнет моя собственная 
тальковая пудра.
      Я улыбнулась,