Я поняла, что в ней говорится не 
столь о смерти, как о той части нас самих, которая никогда не умирает, – о 
сознании.
      Для буддистов сознание является непрерывным континуумом, который 
существует вечно, даже после того, как мы умираем. Возрождение является само 
собой разумеющимся фактом. «Тибетская Книга Мертвых» описывает стадии, через 
которые проходит сознание непосредственно перед моментом смерти и сразу же 
после смерти. В ней рассказано о том, какое путешествие совершает душа, покинув 
тело, и о возращении ее в матку для нового воплощения. Этот древний текст, 
написанный мудрецами Тибета, предназначен для того, чтобы его читали человеку, 
находящемуся на пороге смерти, и его душе после того, как она покинет тело. В 
нем содержатся детальные инструкции, касающиеся стадий сознания, сквозь которые 
проходит душа в своем путешествии после смерти и перед возрождением. Они 
называются состояниями бардо.
      Согласно «Тибетской Книге Мертвых», самая важная стадия покинувшей тело 
души – это время, близкое к моменту смерти. В момент, непосредственно следующий 
за смертью, душа с наибольшей полнотой осознает свою божественную и 
вневременную природу и единство с Великим Телом Сияния. Слова, эхом 
отозвавшиеся в моей душе, когда я впервые раскрыла книгу, описывали величайшие 
моменты озарения. Они были столь красноречивы для меня, поскольку в тот момент 
на берегу я попала в бардо и поняла вневременность существования.
      Знакомство с «Тибетской Книгой Мертвых» привело меня, в свою очередь, к 
изучению таких древних текстов, как «Упанишады» и «Бхагавадгита». Я, пользуясь 
любым доступным источником, пыталась понять, что такое непрерывность сознания и 
механизм перевоплощений. В «Упанишадах» говорилось о возрождении в поэтических 
выражениях. Там есть такие строки: «Подобно злаку человек созревает и падает на 
землю; подобно злаку он восходит вновь, когда приходит его время» [4].
      Но эти буддистские и индуистские тексты, несмотря на всю свою великую 
мудрость, не могли вполне удовлетворить меня, современную женщину. Смысл, 
который я в них искала, был затуманен религиозной доктриной, остававшейся мне 
непонятной. В древневосточных текстах подчеркивалась необходимость 
дисциплинированной жизни – как единственный путь, ведущий к просветлению и 
освобождению от цикла перевоплощений. Но эта дисциплинированная жизнь 
описывалась в терминах, совершенно чуждых мне, студентке бостонского колледжа 
семидесятых. Я никогда не могла представить себя ведущей дисциплинированную 
монашескую жизнь.
      Затем, как-то утром в колледже, я с удивлением натолкнулась на английских 
поэтов-романтиков девятнадцатого века. Эти поэты – Вордсворт, Колридж и Блейк – 
описали свои видения, схожие с представлениями тибетских мудрецов. Я 
почувствовала облегчение, обнаружив восточный мистицизм в западной литературе, 
созданной людьми, говорящими на том же языке, что и я. Эти поэты писали о 
бессмертии души, о том, что суть, заключенная в нас, является вневременной, 
вечной и божественной. «Я не видел Бога и не слышал никакого Бога в 
ограниченном органическом восприятии; но мои чувства обнаружили бесконечность 
во всем», – писал Уильям Блейк [5].
      Прочтя это, я посвятила следующие три месяца тому, что выписывала строки 
из поэзии Блейка и «Тибетской Книги Мертвых» для сравнения. Эти записки стали 
для меня священной попыткой прояснить и объяснить тот луч просветления, который 
преобразил весь мир, когда я сидела на дюне.
      Все эти поиски и исследования смысла смерти и перевоплощения помогли мне 
ответить на некоторые вопросы и укрепить свои убеждения новым каркасом. Но все 
же я была растеряна: я не знала, как использовать это в своей жизни. Если часть 
меня всегда существовала в иные времена, в иных жизнях, как это могло повлиять 
на мою нынешнюю жизнь в практическом смысле? И если рисунок мыслей и 
переживаний переходит из жизни в жизнь, то как мы можем его изменить? На эти 
вопросы у меня не было ответов. Но так как я лежала в постели с картиной 
умирающего мужчины перед своим мысленным взором, вопрос о перевоплощении стал 
для меня личной реальностью. Мне нужно было знать больше. Моя жизнь зависела от 
этого.
Ширма его незаурядного таланта
      Я не умерла той зимой. После того как я увидела видение, мое здоровье 
пошло на поправку. Безусловно, все дело могло быть в лекарствах и отдыхе. Не 
берусь утверждать обратного. Когда приступы кашля ослабели, я смогла подолгу 
высыпаться. Это был благословенный, ничем не прерываемый сон. Мои силы 
восстанавливались с каждым днем. Примерно в это же время Сара прислала нам 
письмо из Нью-Йорка, в котором сообщала, что дедушка с бабушкой заботятся о ней,
 но добавляла: «Когда дедушка и бабушка поправляют мне одеяло, я не чувствую 
себя хорошо. Я жду не дождусь, когда сойду с самолета и увижу вас».
      Я поняла, что мне стало гораздо лучше, когда мои мысли приняли иной 
оборот. Меня стали беспокоить такие бытовые вещи, как уборка дома, стирка 
грязного белья, которое скопилось за время болезни, и способность восстановить 
физическую форму, чтобы управляться с Чейзом. Через несколько недель Стив 
отправился в аэропорт и вернулся оттуда с Чейзом и Сарой. Я долго и крепко 
обнимала их, мысленно возвращаясь в те мрачные дни, когда казалось, что мне 
суждено навсегда с ними расстаться. Я была счастлива и благодарна судьбе.
      К тому времени, как в саду расцвели нарциссы, я полностью поправилась. Я 
не помню другой такой прекрасной весны. Эшвилл сиял розовыми, пурпурными и 
красными азалиями, а цвет кизила висел белыми созвездиями среди деревьев парка. 
Я наслаждалась теплом и солнцем, как никогда раньше, и благодарила Бога за 
каждый безболезненный вздох, который я делала. Весна и мои силы расцветали, а 
страхи, пришедшие с болезнью, отлетали, как дурной сон. Но когда наступила 
осень и в цветах созрели семена, я снова задумалась