технологические ресурсы. Иными словами, можно сделать обоснованный вывод о том, 
что управление в сфере НТП (а, точнее, осознанная дезинтеграция этой сферы) 
препятствует реализации российским обществом тех возможностей, которыми оно 
располагает для восстановления своего экономического статуса в современном мире.
 
       Если продолжать анализировать состояние профессионального образования и 
качество производственного управления, которые вместе с инновационной 
технологической политикой составляют комплекс факторов “прорыва” в 
экономическую современность и могут рассматриваться как важнейшие рычаги 
модернизации, то негативная оценка перспектив развития российского общества 
окажется еще более обоснованной. “Чего стоят, например, высказывания последнего 
министра высшего образования СССР о том, что страна не может позволить себе 
обучать в высшей школе более 18% выпускников средней школы. Или 
“глубокомысленные” рассуждения нынешних “радикалов”, включая наиболее 
высокопоставленных, на предмет того, как-де много у нас управленческого 
персонала (по их логике, надо думать, у нас чересчур много и инженеров, ученых, 
специалистов, вообще интеллигентов, тех, кто работает не руками, а головой). И 
это при том, что в России доля и численность ИТР и АУП втрое ниже, чем в 
Америке!”16 Поскольку образование и качество менеджмента, судя по социальной и 
финансовой практике, а не по политическим декларациям и заявлениям, сегодня 
вовсе не входит в приоритеты государственной политики - стиль и философия 
государственного управления в России остаются в худшем смысле слова 
консервативными. 
       Но в чем же заключаются опорные идеи новой экономической философии, в 
соответствии с которыми выделяются приоритеты экономической политики и строятся 
соответствующие государственные институты? Если проанализировать именно “идеи”, 
а не только конкретные правительственные программы, бюджеты, развитие 
законодательства, то можно отследить шаг за шагом и объяснить сегодняшний 
процесс уклонения от управленческой инноватики - его причины в том, что 
корпорация отечественных руководителей всех сфер и рангов никогда не принимала 
и сейчас не принимает ответственности за развитие системы (общества, хозяйства, 
конкретного предприятия). 
       С точки зрения здравого смысла это, конечно, нонсенс - ибо смысл 
управления в человеческом сообществе как раз и состоит в том, чтобы обеспечить 
организацию в достижении каких-то целей. Поэтому эффективность функционирования 
социальных субъектов управления всегда определяется тем, сумели ли они наладить 
организованное взаимодействие других людей и достигнуты ли в этом случае 
поставленные задачи? Полководец, дирижер, политик, менеджер при этом принимают 
на себя ответственность за качество управленческих решений и результативность 
действия организации (армии, оркестра, государственных учреждений, предприятия).
 
       Перелом в экономическом мышлении на уровне государственного управления 
произошел в России не сразу, и “перестройка” началась, в общем-то, под 
традиционными технократическими лозунгами ускорения НТП. Хозяйственный комплекс 
нашей страны к 1980-м годам был высоко милитаризирован, но одним из социальных 
парадоксов его развития оказалось то, что разработки в сфере высоких технологий 
практически не оказывали влияния на развитие потребительского сектора 
национальной экономики, и мощная индустриальная база производства не 
соответствовала низкому уровню жизни ее собственных создателей. 
       Гибкость мышления нового политического руководства страны позволила 
осознать социальные причины советского технологического отставания, и были 
сформулированы идеи социальной мотивации работников, которым разрешили 
высказываться, выбирать директоров, получать дифференцированную оплату, и даже 
заводить свой “игрушечный” (по масштабам) бизнес. Экономическая философия 
производственной демократии, хозрасчета, бригадного подряда и кооперативной 
собственности была революционной, поскольку перерастала советские 
социалистические идеологемы, но она была и романтической, поскольку 
предполагала старыми управленческими средствами оседлать и приручить частный 
интерес, заставить его работать на “общие” цели. 
       Акционирование собственности, которое проводилось в начале 1990-х годов 
под социально привлекательными лозунгами, завело приватизацию и в социальный, и 
в экономический тупик, поскольку это все же была кампания, а не регулируемый 
стратегический процесс. В результате изменения, которые должны были привести 
российское общество к созданию основ социальной рыночной экономики, на самом 
деле выразились в коллапсе производства и теневом перераспределении 
собственности. 
       Эти два негативных результата главного - поворотного - элемента 
российских реформ могли быть “просчитаны” в стратегии государственного 
управления, поскольку и на практике, и в границах теоретического моделирования 
известны социально-управленческой науке. Действительно, в условиях, когда 
сформировался объемистый теневой капитал (а специалисты в конце 1980-х годов 
оценивали его величину как существенную для развития национального хозяйства), 
проводить анонимную ваучеризацию - значит осознанно легализовывать доходы, 
полученные из любых, даже криминальных, источников, а также способствовать 
формированию крупного частного капитала в ущерб интересам трудящихся. И 
действительно, логика корпоративных отношений и возможности легализации доходов 
привели к тому, что “эффективная собственность”, способная приносить прибыли и 
имеющая сырьевую, экспортную ценность (предприятия добычи и переработки), была 
закуплена, по русскому присловью, “накорню”. 
       Что дала такая управленческая стратегия на макроуровне? Каковы ее плюсы