Дети, которые ставят перед нами особые задачи

Перевод с немецкого
Елена Куприянова
Артем Ефимов

evidentis
МОСКВА 2005


   Вступление




    КАК ВОЗНИКЛА ЭТА КНИГА

    Если у вас есть свои дети, вы каждый день чему-то изумляетесь: их первым 
шагам, быстрым успехам в «развитии». Мы пишем «развитие» в кавычках, потому что 
развитие это следует понимать в двух смыслах: как изменение сознания, 
взросление и как одновременную стремительную потерю гениальных детских 
способностей. Чувствительным индикатором этих процессов является язык малыша, и 
при этом далеко не только вербальный, но все то, что относится к намеренному 
выражению эмоций — от зрительного контакта и улыбки до сознательно 
сдерживаемого плача.
    Меня всегда интересовало многогранное чудо усвоения языка1 и 
соответствующая этому значимость эгоцентризма2 . Я имею в виду формирование 
телесного эго, с помощью которого человек начинает воспринимать себя самого как 
субъекта, — с этого момента он умеет противопоставлять себя миру3. Здесь тема 
маленького ребенка соприкасается с древней традицией: рай и грехопадение — 
непосредственная, беззнаковая коммуникация и артикулированный язык.
    Я давно занимаюсь проблемой человеческого внимания. Внимание маленького 
ребенка — для меня отправная точка при изучении как процессов взросления, так и 
существования в дородовом периоде. Что означает «язык» в период до рождения? 
Что означает «бытие»4 в так называемом нездешнем мире? Как это бытие 
превращается в способность понимания и самовыражения на Земле? Исследования 
сознания маленького ребенка (на основе уже упомянутых работ) в последнее время 
позволили придти к определенному пониманию, которое главным образом и привело к 
созданию фонда «Логос»5. Понимание это состоит в том, что в дородовый период мы 
живем только среди Я-существ, чье бытие и сущность идентично их выражению 
(«РЕЧИ»), и все мы сами существуем, «разговаривая» таким образом в полной 
смыслов мировой сфере, состоящей только из смысла и значения. Потом мы 
рождаемся на земле, где единственными Я-существами являются люди. А насколько 
мы уже Я-существа? Бот это собственно и есть родовая травма. А как мы ее 
переносим, мне до сих пор не известно.
    Следует добавить еще кое-что. Для маленьких детей вообще, для ранних 
аутистов, для многих легастеников и для звездных детей, пока они не станут 
взрослыми, а иногда и после этого, мы в какой-то степени прозрачны. Они «видят» 
— чувствуют — наши слабые места, в том числе и те, о которых мы сами не знаем. 
Они ощущают, когда мы не совсем искренни или притворяемся. И это для них вторая 
травма.
    
    ПОЧЕМУ ТАК ТРУДНО понять МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ?
    Мы так мало понимаем сознание и душу маленьких детей, потому что наше 
собственное сознание сильно изменилось со времен нашего раннего детства. Наш 
интеллект и интеллект ребенка находятся между собой примерно в таком же 
отношении, как мелкая разменная монета и чек, в котором содержится сумма вся 
целиком, — они очень мало схожи между собой. Б чем состоит это различие и как 
оно проявляется, рассматривается в этой книге. Существенный вопрос заключается 
в том, как взрослый может опытным путем изучать детское сознание. На практике 
не работают, то есть не приводят к желаемым результатам, даже самые простые 
теории. Любой человек знает в теории, что конек скользит по льду, — но на 
практике никому не удастся сразу поехать на коньках, придется все испытать 
самому.

    Во время работы над этой книгой со мной произошел такой случай. При 
регистрации в аэропорту Гамбурга передо мной в очереди стояла молодая 
супружеская пара.

	У матери на руках был сынишка 3-4 месяцев. Внезапно малыш повернулся и 
посмотрел на меня. Он смотрел мне прямо в глаза, и я был потрясен: это не был 
взгляд младенца — это был взгляд взрослого человека, очень уверенного в себе, 
даже мудрого, и он, казалось, видел меня насквозь. Я и раньше встречал такой 
взгляд — у людей с тяжелой формой аутизма.
    Я все не мог позабыть этот эпизод. Мне вспоминались некоторые такие встречи 
взглядами как с детьми, так и со взрослыми. Затем мне пришло в голову, как 
много раз преподаватели и воспитательницы жаловались мне, что они все чаще 
сталкиваются с трудными, но очень одаренными детьми, В то же время мне в руки 
попала калифорнийская книга о так называемых детях индиго, а затем еще и книги 
Хеннинга Кёлера. Мне стало ясно: вот уже около двадцати лет на Земле 
нарождается новое поколение детей (у этого поколения были некоторые 
предшественники и раньше), и их все больше, и это — самое значимое событие 
нашего века. И я все больше стал заниматься не общей детской антропологией, а 
этими новыми детьми, которых я назвал звездными — вы еще увидите, почему. 
Писать о них казалось мне самым важным, ведь многие педагоги, психологи и 
психиатры (антропософски настроенные — не исключение) не только не замечают, с 
чем они имеют дело, когда сталкиваются с «трудными» детьми, но иногда и не 
хотят замечать. Между тем было изобретено более 70 названий для этой категории 
детей. Довольно часто на такого ребенка, трудного для воспитателей, 
воздействовали медикаментами, как в случае поражения мозга. Но медикаменты лишь 
устраняют симптомы и одновременно губят те возможности и стремления, которыми 
ребенок обладает. Разумеется, не каждый трудный ребенок — дитя звезд, но таких, 
наверное, все же большинство.
    Таким образом, центр тяжести в моей работе переместился на звездных детей, 
причем я должен заметить: это только первая попытка. Исследование нуждается в 
продолжении, и оно будет продолжаться. Хеннингу Кёлеру я обязан подтверждением 
изложенных здесь взглядов на основании его огромного опыта работы с проблемными 
детьми.
    Чтобы понятно описать духовно-душевную сущность звездных детей, необходимо 
для начала обратиться к духовной антропологии детей в общем.

    МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ
    Исследование сознания маленьких детей не может быть основано на одном 
только наблюдении их поведения. Наблюдение всегда проходит через сознание 
сложившегося взрослого человека, причем решающую роль играет имеющийся в его 
распоряжении понятийный аппарат. Но понятия взрослого количественно и 
качественно отличаются от проявлений «понятийности» ребенка, которая определяет 
его поведение в такой же степени, в какой понятия взрослого человека определяют 
его наблюдения. Если взрослый не знает — хотя бы в общих чертах, — как устроена 
душа ребенка, он может неверно интерпретировать его поведение (объект своих 
наблюдений), он уже «видит» не то, что есть, ибо то, что он видит, в 
значительной степени определяется тем, кто смотрит и как это интерпретируется.
    Путь и метод духовного исследования прост, но и требует очень многого. Он 
состоит в бесконечно усиленной концентрации сначала мыслящего/представляющего 
внимания, затем чувствующего внимания, и наконец волевого внимания, причем 
мышление, чувство и воля проникают друг в друга с самого начала и непрерывно 
переходят друг в друга — постепенно и в указанной последовательности.
Концентрация постепенно приводит нас к моменту переживания сиюминутного 
настоящего, которое никак иначе не может быть нами испытано, так как этот 
момент присутствия духа — как и момент постижения — краток, как вспышка молнии. 
Продлевая эту вспышку, мы ощущаем, как наше внимание вливается в тему 
концентрации (образ или мысль), чтобы эту тему произвести и удержать. Ибо наша 
духовная сущность — это внимание6. Мы испытываем нашу идентичность с темой. 
Этот опыт освобожден от всех знаков, от всех слов, это чистое То, что мы суть, 
чем мы стали в смысле длящегося становления. Мы и есть значение нашей темы или 
становимся ею — не знаком темы, не ее видимой формой. С этого и начинаются 
непрерывные преображения в опыте. С одной стороны, мы ощущаем нашу вечно 
бодрствующую духовную самость как некий опыт «Я есмь», причем это «Я есмь» не 
нуждается в противопоставлении чему-то внешнему. Напротив, повседневное, 
обыденное «Я» может ощущать себя, только будучи противопоставлено чему-то 
другому и воспринято этим другим. Во-вторых, претерпевает непрерывное 
последующее становление и сама тема. В ходе дальнейших упражнений, путем 
усиления потока внимания все время изменяются оба вида событий. «Я есмь» 
переходит от беспонятийного, интуитивного мышления к познающему ощущению, а 
затем в познающую волю. Наряду с этим и тема становится ощущением, 
«идеей-чувством», а позже формой воли. Во всем, что имеет форму, живет 
формирующая воля.
    Эти качественные изменения опыта соответствуют различным фазам в детском 
мировосприятии, но в самосознающей форме. Концентрируя свое внимание и 
медитируя, мы можем узнать, что переживает маленький ребенок, вернуть 
способность сопереживания, которую потеряли по мере взросления7.
    ПРАКТИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ для ЧИТАТЕЛЯ
    Полное «содержание» этой книги может раскрыть только сам читатель, 
собственным осмыслением и медитацией. В тексте присутствуют темы для 
«размышления» и «медитации». Первые — это мысли, которые можно продолжить, 
додумать, углубить. Вторые — постулаты. Прежде, чем вникать в них, их можно и 
нужно поставить под вопрос.
Медитация состоит в сосредоточении на каком-то утверждении, на его бессловесном,
 сверхречевом смысле, на его силе, про которую можно даже сказать, что это его 
«солнце», ибо она должна присутствовать в нем прежде, чем формулировка, слова и 
грамматические формы. Она находит сознание посредством солнца. При такой 
безмолвной концентрации на смысле утверждения, смысл становится прозрачным, и 
за ним может вспыхнуть новый. Намеренное сконцентрированное внимание внезапно 
опустошается и превращается в воспринимающее. Благодаря этому и возможно 
появление следующего, очередного, нового значения. Медитация, таким образом, 
может быть и тренингом для интуитивного сознания, и методом исследования.

   1.
   Феноменологическая антропология детей
      
    Что ЗНАЧИТ «ДУХОВНЫЙ» и «ДУХОВНОЕ СУЩЕСТВО»?
    Когда мы рождаемся, наше духовное существо соединяется с наследственной 
телесностью. Так говорят многие люди, и столько же людей, если не больше, 
думают, что никакого духовного существа вообще нет. Поэтому уместно Подробнее 
исследовать и описать понятие «духовный».
Рассмотрим хотя бы язык — это, пожалуй, лучший пример. Каждый язык (жесты, 
искусства, взгляды и тому подобное) состоит из чувственно воспринимаемых знаков 
и чувственно не воспринимаемых значений. У знаков имеется материальный носитель 
(воздушные волны,  бумага, чернила и т.д.), значения же, напротив, свободны от 
материала; напрасно было бы искать некую вещественность, из которой они 
создаются. Под «значением» мы понимаем не только то, что можно сообщить 
вербальным языком, но и то, что обращено напрямую к чувствам, как, например, 
музыку или другие искусства, или к познающей воле, как, например, религиозный 
ритуал. Такие значения не могут быть переведены на вербальный язык, — иначе 
музыка и тому подобное были бы заменимы, то есть излишни.
    Когда человек слышит или читает текст на иностранном языке, которого он не 
понимает, он воспринимает только знаки. Сказки, очевидно, обращаются напрямую к 
чувствам человека, иначе непонятно, почему в сказку может полностью погрузиться 
и взрослый человек.
Если значение свободно от материала и, без сомнения, является реальностью, из 
которой происходят знаки — ведь нет знака без значения, но значение возникает, 
когда оно еще не имеет своего знака, — то эта реальность может называться 
«духовной»; она свободна от материала и понятна, имеет смысл. Из этого 
непосредственно следует, что и источник значений может быть не материальным, и 
точно так же тот, кто понимает значения. С другой стороны, так как знак и 
значение человек не соединяет механически8 (знак может иметь совершенно 
различные значения в зависимости от контекста и обстоятельств), то к феномену 
знак-значение относятся понимание и понимающий. Следовательно, ни понимание, ни 
понимающий не могут быть материальны. Понимание — это духовный феномен, а 
понимающий — это духовное существо9. Если умеющий читать и не умеющий читать 
смотрят на одну и ту же страницу, или если шахматист и человек, не умеющий 
играть, смотрят на расположение фигур на доске, то различие следует искать не в 
том, что один воспринимает материальную (или силовую) взаимосвязь между буквами 
и словами или, соответственно, шахматными фигурами, которая скрыта от второго. 
Если вы слышите, как кто-то говорит: «Прекрасная история!», то для вас смысл 
сказанного зависит от обстоятельств, а само звучание фразы еще ничего не 
определяет.

Темы для размышления:
1. Обезьяна понимает слова, обозначающие числа,до семи. Если ей говорят «шесть»,
 она хлопает шесть раз. Значит ли это, что обезьяна — духовное существо? Что 
она должна уметь, чтобы мы признали ее духовным существом?
2. Может ли человек сказать, воспринять, представить себе что-то, вообще не 
имеющее значения?
3. Существует ли вещь, которая не имеет никакогозначения?
4. Какие мы знаем реальности, свободные от материала?
5. Конфигурация, форма являются характеристика ми знаков, их видимыми границами,
 а материал не является (по крайней мере, редко). Что вообще может быть 
знаками?

 Темы медитации:
1. Только значения могут быть поняты.
Различие между воздействием и знаком — в понимании. 	 



	2.
  Является ли маленький ребенок духовным существом?
    
    Пониманию нельзя научить. Ведь чтобы научиться чему-либо, необходимо уметь 
понимать. Понимание не может развиться там, где нет его зародышей. Ребенок 
рождается на свет, настроенным на понимание и, соответственно, на истолкование. 
Это видно из того, что он с самого начала понимает знак, точнее, значения 
знаков, причем задолго до того, как он сможет вербально или каким-то иным 
способом выразить значения. Первый знак — это визуальный контакт, «значение» 
которого слишком велико, чтобы его можно было выразить словами; таков же № 
второй в жизни знак — ответная улыбка. И все проявляющиеся позже не 
унаследованные способности, такие как выпрямление, прямохождение10, способность 
говорить и способность мыслить в любом случае находятся в поле сопряжения знака 
и значения, то есть предполагают понимание.
    Рассмотрев эти способности, мы можем сделать два вывода. Первый: ребенок 
ими обладает, и это указывает на дородовое существование, на то, что дух 
существовал до рождения, еще не будучи связан с телом. Второй вывод: духовное 
существо приходит в мир, который построен по образцу языка, то есть содержит 
как материальность, так и значение. В духовном мире, мире духовных существ, 
творящих и понимающих значение, нет никаких знаков, хотя бы потому, что в нем 
нет ничего материального. Там срабатывает только безмолвный язык 
непосредственного и не полученного извне понимания". Однако ребенок — маленькое 
духовное существо — с самого рождения настроен на земной мир, т.е. мир, 
содержащий вещественность и тем самым знаки. Ребенок встречается со знаками, но 
не старается закрыться от них, а «ищет» их значение и смысл. Он приносит с 
собой некое имплицитное, самое общее «знание» земного мира. Это проявляется не 
только в особых способностях, например, к музыке, к математике и т.д.,12 но и в 
том, что ребенок обычно без труда осваивает принципиальный стиль земного мира, 
который одновременно состоит из знака и значения. Это освоение с очевидностью 
указывает на узнавание — вовсе не на намерение попасть в совершенно чужой мир. 
Духовное существо — это существо, которое может понимать значения; которое за 
знаками смутно ощущает значения и ищет их, чтобы понять. У вас уже случалось 
так, что вам улыбнулся грудной младенец?
    
Темы для размышления:
5. Откуда ребенок знает, что чувственно воспринима	емые знаки (например, 
улыбка) имеют значение?
6. Любое внимание к ребенку предполагает любовь,иначе ребенок ощущает 
притворство, каковым оно на самом деле и является. Любовь к ребенку либо есть, 
либо нет. Что делать в последнем случае?
7. Ребенок может подражать знакам, например, сло	вам и звукам, не понимая их 
значения. Какие выводы можно отсюда сделать?

Тема медитации:
3.    Что есть «понимание»? 
	3.
   Добро в ребенке
      
      В древних культурах Востока, в дзен, так же как и в европейской традиции 
у Платона, Аристотеля и Фомы Аквинско-го, добро было высшей реальной силой — 
принципом, по которому построен мир и сотворен человек13. Мир знаков, обычно 
называемый просто «мир», постепенно вверялся человеку, особенно благодаря 
христианству. Божество, несмотря на свое всесилие («для Бога все возможно») не 
вмешивается ни в участь мира, ни в судьбу отдельного человека, если 
человечество или отдельный человек не просят о помощи. Очевидно, Божество, если 
и помогает кому-то, то только через человека. Однако естественный ход мира, 
коль скоро он может действовать в человеке как имплицитное знание о добре, 
содержит в себе возможность ориентации на добро. Каждое понятие, связанное с 
«кармой» или судьбой, предполагает эту ориентацию в мире и в человеке, иначе 
«воздаяние» не имело бы смысла.
      Если посмотреть на это под другим углом, то легко убедиться, что в 
дуалистически построенных системах мышления или языка положительный полюс 
первичен. Не имея опыта Света, Добра, Прекрасного, Истинного, Разумного, мы не 
знали бы противоположных категорий, не воспринимали бы обратных качеств. Мы 
видим мрак благодаря тому, что одарены светом и можем знать о свете. Если бы мы 
жили только во мраке, мы не знали бы, что есть мрак, и не имели бы 
представления о свете. В этом смысле и ребенок приходит в мир как духовное 
существо, ориентированное на добро. Это выражается в открытости ребенка, в его 
способности всецело отдаваться чему бы то ни было, другими словами, в его 
любви14 . По крайней мере, до проявления собственного Я (см. гл. 11) в ребенке 
можно распознать устремление к добру. Однако в цивилизации, управляемой 
принципом эгоцентризма (этот принцип даже считается вполне здравым}, для этого 
нужно иметь хорошее зрение. У кого оно есть, способен подтвердить: каждый 
человек приходит в мир не только «просвещенный Светом истинным» (Ин. 1:9), но и 
с благим намерением принести как можно больше добра миру и людям. Жизнь и 
воспитание в период отрочества подчас прячет это намерение, уводит его в 
сторону или даже извращает до противоположности. Тем не менее, ясно, что 
маленькие дети понимают слово «хорошо» во всех многочисленных оттенках его 
смысла, и тут им не требуются никакие объяснения. Мы, взрослые, все равно 
никогда не смогли бы дать таких объяснений, а дети не смогли бы их понять.

Тема для размышления:
8. Нехорошо, некрасиво, неправда — недурно, не уродливо, не ложно... Продолжите 
этот ряд. В чем, по вашему мнению, выражается основная тенденция маленького 
ребенка (младше 2 лет)?

Тема медитации:
4. Можно ли объяснить, дать определение добра? Если нет, то откуда взялось это 
понятие?

	4.
   То, что нельзя передать по наследству

	  
	Выше мы говорили, что специфически человеческие способности не наследственны: 
зрительный контакт, улыбка, выпрямление, ходьба, речь, а также мышление. Все 
они могут развиваться только в нормальной человеческой среде. Но зародыши их 
должны уже иметься в ребенке. Тут возникает вопрос: как, каким образом они в 
нем присутствуют. Ясно, что все упомянутые способности являются психическими 
или — что касается речи и мышления — духовно-психическими видами деятельности, 
проявляющимися через тело. Прямостояние и прямохождение, с биологической точки 
зрения, излишни, даже «непрактичны». Они не обусловлены биологической 
наследственностью, иначе они проявлялись бы в любом случае (безусловно), как 
зубы, либо вызывались бы привходящими обстоятельствами биолого-физиологического 
характера (как при наличии тепла и влажности прорастают семена злаков).
    Конечно, для этих способностей нужны и биологические условия, такие как 
питание, гигиена и т.д. Однако только их одних недостаточно для их появления. 
Необходимо духовно-психическое внимание к ребенку со стороны человеческой среды 
взрослых. Без него эти способности не развиваются. Внимание может преодолевать 
самые серьезные физические препятствия, такие как слепота и глухота 
одновременно — впечатляющим примером тому является Хелен Келлер. И напротив, 
отсутствие этого внимания, этого контакта приводит подчас к пожизненной 
инвалидности, даже если у ребенка имеются все физические предпосылки для 
здорового развития. Можно было бы объяснить феномен развития способностей 
подражанием, если бы мы могли быть уверены, что подражание является 
специфически человеческой способностью, — что эта первоначальная причина, 
дающая способность к развитию, есть у людей, но отсутствует у животных.
Из всего этого следует, что «зародыши» упомянутых способностей, следует искать 
в духовной сущности ребенка, а не в том, что передается ему по наследству. 
Воспитание имеет цель лишь связать духовную сущность (и тем самым способности) 
с унаследованным телом, чтобы «зародыши» смогли проявиться через тело как 
доступные наблюдению действенные способности, а телесность была использована 
как инструмент, подающий знаки для переменных значений внутренней жизни или 
духовной сущности. Иначе говоря: чтобы духовная сущность овладела телом и 
использовала его для своих внешних выражений. Это первое освоение, овладение 
телесностью. Как это происходит и как действует на ребенка «обращенность» к 
нему человеческой среды?
    Сначала подойдем к проблеме феноменологически. Что мы видим?
     Мы смотрим на ребенка, ищем и встречаем его взгляд. Мы улыбаемся ему, он 
улыбается нам в ответ. Он видит, что мы держимся прямо и ходим на двух ногах, и 
встает на ноги; он слышит, как мы говорим, и начинает говорить. Когда мы 
говорим, мы думаем, и ребенок начинает думать. Без сомнений, все перечисленные 
влияния на ребенка — психического свойства. Даже если кажется, что ребенок 
воспринимает их чувственно, однако значение слов и грамматических форм он 
улавливает не чувственным восприятием звуков, не слухом. Но и чувственное 
восприятие ребенка   сильно   отличается   от   восприятия   взрослого человека.
 И улыбка, адресованная ребенку, имеет для него душевное значение, которое 
взрослый с трудом или вообще не может облечь в слова.
    Древняя мудрость орфических мистерий так определяет сущность человека: Я — 
дитя Земли и звездного неба.
    
Тема для размышления:
9. Как подражает ребенок? Наблюдает ли он за тем, чему подражает? Подражает ли 
он только тому, что воспринимает чувственно? 

Тема медитации:
Понимание — это подражание.

	5.
  Подражание
    
    Предрасположенность к подражанию должна быть врожденной: ребенок не 
«учится» подражать, и его этому не учат. Подражанию нельзя научить еще и потому,
 что обучаемый должен был бы уже знать, что есть подражание. Духовно-душевные 
действия — такие как склонность к чему-то или любовь, — адресуются к врожденной 
предрасположенности. Этот «механизм» привносится из мира, где духовно-душевная 
сущность была до рождения или зачатия — из духовного мира значений и Я-существ. 
Мир этот заведомо не материален, ибо значения свободны от материала.
    Ребенок может подражать, но не сам — он не принимает такого решения, ведь 
большинство подражательных движений или функций происходят совершенно 
неосознанно. В качестве примера можно привести подражание звукам и высоте тона. 
Эта детская способность сохраняется и у взрослого. Человек слышит что-то ухом, 
и голосовые связки и речевые органы могут прямо со слуха воспроизвести 
услышанное — в области речи и пения мы остаемся детьми. Каким образом наши 
речевые органы (голосовые связки и др.) узнают, как нужно воспроизводить? 
Напрашивается простое объяснение: эти органы безмолвно участвуют уже в 
восприятии на слух, и потому могут воспроизводить услышанное, если их 
заставляет звучать воздушная струя. Мы немного продвинулись в решении вопроса, 
но вопрос все равно остается: а откуда знают эти органы, как участвовать в 
восприятии на слух? Участие телесности в выражающих движениях 
(Ausdrucks-bewegungen) всегда происходит сверхсознательно15, но это еще не 
ответ на вопрос: как? Во всяком случае, сверхсознательный способ действия 
указывает на духовное происхождение данной способности.
    В гл. 2 мы пытались показать, насколько ребенок, рождаясь на свет, приносит 
с собой «приспособленность» к характеристике земного бытия — наличия в нем 
знаков и значений. Теперь мы обратимся к представлению бытия в духовном мире, 
каким оно является на основании духовного исследования и каким видится 
благодаря логическим выводам из наблюдения земной сущности человека. Отсюда 
могут стать понятны сущность и происхождение «подражания».

                                      
  6.
  Бытие в духовном мире
    
    Преимущественный характер сегодняшнего человеческого бытия на Земле —- это 
разобщенность: разобщенность с духовным миром, с природой, человека с человеком.
 Причины этой разобщенности — это, очевидно, материал, из которого состоит 
чувственно воспринимаемый мир знаков: мышление, опирающееся на мозг, 
эгоистическое чувство своего Я, опирающееся на тело, и некоммуникативные 
функции тела.
    Вещественность разделяет, поскольку она пространственна. Опирающееся только 
на мозг мышление вещественно, поскольку мозг, как и вся телесность, принадлежит 
человеку. Некоммуникативные функции телесности вещественны, как, например, весь 
обмен веществ.
    Если мы задумаемся, где, при каких обстоятельствах стоит искать целостное 
человеческое бытие, мы найдем три возможности: у маленького ребенка, у человека 
в архаической культуре и у некоторых людей с нарушениями развития: таковы, 
например, аутисты с детства. У них отсутствуют две упомянутых причины 
отчуждения: чувство своего Я, т.е. эгоцентризм, и мышление, основанное 
исключительно на мозге.
    У ребенка чувство своего Я проявляется в возрасте от 1,5 до 3 лет. Это 
обнаруживается в том, что ребенок начинает говорить о себе Б первом лице. В 
этот период мозг структурируется функциями сознания — речевые центры строятся 
благодаря речи, и т. п.
    Б архаических культурах или в том, что еще от них осталось, живут люди, 
которые охвачены, по крайней мере, в большинстве своем, сознанием групповой 
души, или, другими словами, общим сознанием. Поскольку руководящим мотивом 
жизни не является комфорт, то всё (в идеальном случае) имеет культовый характер 
и «религиозное» значение, пусть не в нашем смысле. Вместе с комфортом 
исключается и эгоцентризм, сильное чувство своего Я. Ощущение еще сохраняет 
преимущественно познавательный характер, и поэтому человек может общаться с 
природой без аналитической науки, следуя только своим чувствам.
С появлением поддержанной коммуникации мы узнаем о людях с тяжелым аутизмом, 
что они, с одной стороны, в значительной степени не ощущают своего тела, а с 
другой стороны, очень остро ощущают мысли и чувства окру	
жения. Если чувство познает, человек едва ли нуждается в мышлении, а уж тем 
более в мозговом мышлении.
    Таким образом, можно утверждать, что отчуждение возникает из чувства своего 
Я. Вот почему непосредственная коммуникация, т.е. коммуникация без знаков, 
перестает действовать, так как большая часть прежних чувственно познающих сил 
теперь образует некую ощущающую себя оболочку. Она окутывает телесность (не в 
пространственном смысле), так что даже внутренность тела, если какая-то ее 
часть функционирует неправильно, становится ощутимой.
    Формирование ощущения своего Я — это как повторение грехопадения, о котором,
 пусть по-разному, но говорится почти во всех традициях... Отчуждение — 
необходимый космический импульс, делающий возможным развитие человека к свободе 
и творчеству, к свободе от духовного мира.
Б духовном мире — мире Я-существ, из которого на Землю приходят человеческие 
души, — нет никакой разобщенности. Это непреходящая коммуникация16, и это бытие.
 Б нем мы суть разговор (Гельдерлин), язык, говорение, высказывание без слов, 
первоначальное бытие. На Земле оно становится способностью понимать и 
передавать смыслы. Мы приходим из мира понимания и сообщения, и эта способность,
 раздвоенная на Земле, в том мире едина: нас ваяют — как ваяют статую на Земле, 
и как статуя, мы излучаем смысл своего изваяния. В духовном мире не бывает 
антипатии, только симпатия, и уж тем более это не душевные порывы, а силы 
преданности или отуждения. В земной жизни духовная симпатия действует в 
понимании, познании, чувственном восприятии: в становлении идентичности. Коль 
скоро мы в духовном мире становимся тем, для чего нас создают, то мы и в земном 
понимании, познании и восприятии становимся на краткое мгновение тем, что мы 
познаем в опыте, становимся идентичными тому, что уже в следующий миг, когда мы 
освободимся от этой идентичности, превратится для нас в объект. Сущность нашего 
внимания — это способность стать идентичным, та самая преданность или любовь — 
отблеск бытия в духовном. Если внимание интенсивно, сосредоточено, то оно 
становится — и мы вместе с ним -— идентичным тому, на что оно направлено, мы 
испытываем идентичность. Так происходит в театре, на концерте — музыка не 
является объектом, — а также при упражнении на концентрацию, при медитации1'.

Тема для размышления
10. Если чувство своего Я отделяет нас от интуиции, от интуитивного мышления, 
нам остается рассудочность. Откуда она могла бы получать надежную ориентацию?

Темы для медитации:
6. Бытие есть коммуникация без знака.
Внимание есть любовь. 

	
7.
Отпечаток внешнего

       «Подражание» ребенка — это, собственно, и есть становление, чеканка его 
личности, качество, данное при рождении, которое можно найти даже у взрослого, 
а именно в такой области как беседа и пение. При восприятии на слух слышимое 
оставляет свой след, отпечатывается на слуховых органах или на голосовых 
связках, там происходит, как у ребенка, впечатывание в телесность при одном 
только настрое внимания. В каждом опыте внимание становится тем, что испытывает 
человек, что испытывает само внимание. Во всех опытах мы испытываем метаморфозу 
внимания сообразно его теме, не замечая этого. Вследствие этого возникает 
ошибочное мнение, будто мы испытали что-то, что имеет место независимо от нас . 
Чтобы мы познали что-либо (будь то мысль, чувство, ощущение, воспоминание или 
фантазия), это что-то должно возникнуть в сфере нашего внимания. Того, что не 
достигает нашего внимания (хотя бы кто-то и рассказал нам об этом), мы не можем 
узнать. Даже то, что мы принимаем как гипотезу, как фантазию, должно обрести 
форму в сфере внимания. Фома Аквинский называет то, что мы узнаем, картиной 
познания. Если бы человек состоял из одного лишь внимания, он был бы создан 
таким, каким он был до рождения, безгранично пластичным, способным принимать 
отпечатки, любые оттиски. Именно поэтому он не познал бы, не ощутил, не испытал 
бы процесса становления. Ведь чтобы человек что-то узнал, необходима инстанция, 
которая не воспринимает воздействия вместе с ним, благодаря чему возникает 
необходимое дистанцирование, чтобы отметить частичное формирование — от «места» 
или «точки зрения», где еще не было никакого воздействия. Чтобы иметь такую 
неподвижно закрепленную точку отсчета, человеческое существо на Земле снабжено 
телом, состоящим из минералов, и более подвижными элементами, телами, которые 
посредствуют между духовно-психическим субъектом и физическим минеральным 
телом: телом ощущений (форма проявления которого — вегетативная нервная 
система) и жизненным телом, вызывающим соответственное форме развитие и жизнь 
организма.
    Чем больше духовная составляющая человека связана со сформированными 
«телами», тем меньше он может следовать своей чеканке. Связь осуществляется 
большей частью через телесное самоощущение. Вследствие этого сфера познаний 
ограничивается, так что взрослый становится невосприимчивым к большой части 
реальности. Он, например, непосредственно не ощущает, живо что-либо или нет, 
познает истинность чувства другого существа не непосредственно, он нуждается в 
чувственно воспринимаемых знаках, чтобы общаться с себе подобными. То, что у 
ребенка все иначе, будет вскоре показано в главе «Обретение речи».
    Так как человек имеет в организме, с которым связан, более или менее 
твердую точку опоры, — что становится вполне ясным благодаря его самоощущению 
(см. гл. 11), — в его власти воспроизводить запечатленное, выражать его или не 
выражать. Это основа его свободы. И коль скоро он получил эту «тяжесть», «ношу» 
в ходе процесса, который во всех важнейших традициях называется «грехопадением»,
 значит, его падение было допущено, более того, подготовлено 
Божеством-Создателем19.
    Если мы еще раз рассмотрим чудо способности к подражанию в языковой области,
 то окажется, что в нем явлено само существо младенца. Мы слышим что-то, некий 
набор звуков, ухом, но влияние оказывается на наши речевые органы. Едва ли 
можно объяснить этот феномен рационально. Тем не менее, можно понимать это как 
реминисценцию бытия до рождения, где становление является одновременно 
воспроизведением. Становление произошло не в результате физически 
воспринимаемого процесса, как извлекаемые из инструмента звуки, а в плане 
сугубо духовном, путем непосредственной прямой коммуникации; воспринимающий и 
воспроизводящий 
«органы» были едины, как если бы за слух и за речь отвечал один и тот же орган. 
В земной жизни пассивный воспринимающий орган отделился от активного 
воспроизведения. Вследствие этого воспроизведение происходит не вынужденно, 
непроизвольно,
    Человек в состоянии воспроизвести услышанное, хотя оно не имеет сходства с 
движением речевых органов. Кроме того, слушая, мы не видим, что делают речевые 
органы говорящего. И даже если мы подражаем видимому жесту руки или ладони, это 
маленькое чудо, потому что мы и в этом случае не воспринимаем механизм 
движения: мы не видим, что делают мышцы, нервы. И все же мы легко можем 
подражать этому движению. Б любом случае подражание происходит через 
представление: мы представляем увиденное или услышанное почти одновременно с 
исполнением (в принципе, несколько раньше) и вследствие этого речевые органы, 
голосовые связки или части тела «получают информацию» о том, что нужно делать. 
Тем не менее, ост