обзывали психом, чокнутым и так далее — и я верил этому. Это 
соответствовало тому, как я себя чувствовал. Мне думалось, что я никогда не 
выйду из «тюрьмы», в которую был заточён. Лекарства помогали мне избавиться от 
некоторых проблем лишь на короткое время, а потом всплывали новые сложности. 
     Когда мне было около 15 лет, один из ведущих докторов мира, 
специализировавшийся на синдроме Туретта, сказал мне и моим родителям, что я 
был наиболее уникальным случаем из всех, кого он наблюдал: 
     «Кажется, что когда мы вылечиваем одно, появляется что-то другое. У него 
есть масса маленьких дырочек, из которых прут проблемы. За всю свою жизнь я ещё 
никогда не был так сбит с толку».
     В то время я даже чувствовал гордость оттого, что меня не понимают, потому 
что это означало, что ещё есть надежда. Лекарства не могли устранить или 
поставить под контроль всю ту боль и замешательство, которые я чувствовал, но я 
обнаружил, что с этим прекрасно справляется алкоголь. 
     Почти ежедневно я тайком проносил его к себе в комнату и заливал им все 
проблемы. Выпивка притупляла моё сознание, и я оказывался в надёжном, 
безопасном, знакомом и всегда успешном мире. 
     Сигареты тоже помогали хоть как-то приспособиться к этой жизни и 
почувствовать себя, наконец, нормальным.
     Когда мне исполнилось 16 лет, я стал гиперактивным, и меня снова начали 
пичкать лекарствами. Однажды вечером я был настолько нервным, что моя мать 
вызвала врача. Он посоветовал дать мне ещё одну таблетку, чтобы я успокоился. 
     Я выпил лекарство и стал ещё более возбужденным, вдвое больше прежнего. 
Тогда я позвонил, чтобы посоветоваться, другому врачу, и она сказала, что 
пилюли сами по себе заставляют меня себя так чувствовать. 
     Я был готов выпрыгнуть из собственной шкуры и упрашивал мать купить мне 
выпивку, чтобы оглушить себя. Это было невыносимо; мысль о смерти была сладка, 
потому что только она могла избавить меня от этого ада. Я чувствовал себя 
заключённым в собственном теле.
     К тому времени, когда я должен был закончить школу, я был в отчаянии и 
решил лечь в психиатрическую больницу. Мой терапевт посоветовал мне это сделать,
 и я согласился, не имея ни малейшего представления о том, что делаю. 
     Я находился там среди 25 детей в возрасте от 10 до 18 лет. Видя множество 
проблем, с которыми сталкивались другие, я чувствовал себя там относительно 
хорошо. В первый раз я оставался там целый месяц. 
     Через несколько дней после того, как меня поместили в больницу, я стал 
замечать, как почти все дети приходят ко мне, чтобы поделиться, если чувствуют 
себя «не в своей тарелке». 
     Они все открывали мне свою душу и принимали любые советы, которые от меня 
исходили. 
     Сотрудники больницы были не в восторге от этого и удивлялись, как это я, 
просто ещё один «умалишенный пациент», могу помочь кому-нибудь. Эти дети 
отражали, как в зеркале, созданную мною самим мою внутреннюю тюрьму. Теперь она 
стала реальностью, и притом пугающей реальностью.
     Однажды ночью я, наконец, осознал, где я нахожусь. Эта мысль, как током, 
поразила меня, и я с криком бросился на пол, все время повторяя: «Почему я? 
Почему именно я?» 
     В первый день моего пребывания в больнице я заметил четыре бокса, куда 
помещали буйных больных, — там боролись с ними на полу, делали укол торазина и 
привязывали ремнями к кровати, пока они не придут в себя и не успокоятся. 
     Затем наступал испытательный срок: никаких телефонных звонков, никаких 
посетителей, никакого телевизора, нельзя покидать свою комнату и при этом 
«дверь должна постоянно оставаться открытой», чтобы дежурный мог круглосуточно 
наблюдать за тобой. 
     Я любил свободу, поэтому решил для себя, что такого со мной никогда не 
произойдет.
     Самым раздражающим было то, что больничные правила навязывались нам людьми,
 у которых — я совершенно отчётливо это понимал — у самих была масса проблем! Я 
знал это благодаря природному дару «читать» людей. 
     Мои родители и друзья навещали меня, оказывая тем самым поддержку. Я 
отпраздновал своё восемнадцатилетие в стенах больницы и даже пропустил свой 
выпускной бал. Я не чувствовал себя человеком. 
     У меня была куча причин себя пожалеть. Помнится, как-то я сказал: «Я 
преодолею всё это и потом покажу всем другим детям, как это сделать. Я знаю, 
выход есть».
     Когда я закончил школу и решил не поступать в колледж, мои родители 
отчётливо поняли почему. Я занимался самообразованием, вначале увлекшись 
книгами о Викке и магии, затем книгами по психологической самопомощи и 
ченнелинговыми материалами. 
     Это было то самое осознание, в котором я всегда нуждался! Оно дало мне 
надежду, и теперь я знал, что всё будет хорошо.
     Даже в те моменты, когда я сидел один в своей комнате или во всём доме, я 
всегда чувствовал, что за мной наблюдают, что каждое движение и каждая мысль 
оценивается и записывается где-то. Поэтому просто бытие в одиночестве в лесу 
было замечательным. 
     Это была одна из лучших техник, которая помогла сбалансировать и 
интегрировать всё, что я чувствовал, она помогла мне найти себя, когда я 
чувствовал себя потерянным, забыв, кто я есть на самом деле.
     Другим аспектом бытия в «шкуре» Индиго было ощущение невероятного гнева и 
раздражения в процессе взросления, потому что, когда бы я ни выражал свои 
чувства, никто не мог меня понять. 
     В итоге я вообще прекратил всякие попытки самовыражения. Я ощущал, что 
вибрировал на друг