ассов  и личностей. Нельзя было  не видеть этот
новый мир, закрыть на него глаза.
     Невельской  тысячу раз встречался  с американцами и знал их. Америка не
представлялась  ему  отвлеченным  идеалом. Он судил о  ней по  тем  реальным
людям, которых встречал...
     "Нельзя,-  полагал он,-  из-за  того  что  у  нас  монархия,  а  у  них
демократия, позволить их торговцам, китобоям и шкиперам грабить нас".
     Муравьев, вернувшись из путешествия и повидавший, как горят подожженные
американцами  Шантары, при всей  своей симпатии  к американцам  тоже  многое
понял. Штаты стояли у берегов Сибири, их хищники  рыскали  всюду. Они быстро
распространяли  свое  влияние  на весь  океан.  Прежде  чем  завести с  ними
торговлю и дружбу - знал он теперь,- надо занять твердую позицию...
     Наконец лед на Лене окреп.
     Муравьевы  уезжали.  За  последние  дни  до  губернатора  дошли   новые
неприятные  слухи. Он  получил письма из Иркутска  от Зарина,  который прямо
ничего  не  сообщал.  Но,  читая  между  строк,  можно  было  догадаться  об
опасности. "Так это или не так, домысел ли это мой или реальная неприятность
-  узнаем в  Иркутске",-  полагал  Муравьев. Пока что  надо  было  набраться
терпения, чтобы опять не мучиться сомнениями всю дорогу,  весь этот  дальний
путь по суровой  ледяной  реке при леденящих  морозах.  Правда, возки  очень
удобные, они походят на маленькие домики  с застекленными  окнами, в  каждом
маленькая печка...
     На прощание губернатор сказал Невельскому, что многое будет зависеть от
дел, как  они  решатся в  Иркутске, и  что только там  он начнет  составлять
доклад  императору  и тогда снова  вернется  ко  всем соображениям,  которые
высказывал капитан.
     - Ну, а вы следом! - сказал он, поцеловавши капитана.
     В его расчеты не входило ни огорчать Невельского, ни брать
     его с собой. Под предлогом, что нет коней, он решил задержать
     и капитана  и всех  его офицеров в Якутске, чтобы, явившись  в Иркутск,
подать новости в Петербург из своих рук.
     Муравьев  никогда  и  никому  не  верил.  Неизвестно, что ждало  его  в
Иркутске, какой клубок неприятностей свит там за время его отсутствия.
     "Я  должен сам все видеть и  сам все сделать,- сказал он себе.- И тогда
милости просим, господа честные, жду вас в Иркутске".
     Губернатор  уехал.  Через  две  недели,  изучивши   якутские  архивы  и
наслушавшись  рассказов якутских обывателей, вычертив карты начисто, побывав
на  местных  балах  и научившись плясать знаменитую  сибирскую  "восьмерку",
Невельской с офицерами также пустился в дальний путь по замерзшей Лене.
     ВТОРАЯ ЧАСТЬ "И Р К У Т С К"
     Мне стоит забыться мечтой -  И,  силе ее уступая Живьем  восстают предо
мной Картины родимого края .
     О м у л е в с к и й (11. Федоров),

Глава 24 В ПУТИ

     Невельской  ехал в  Иркутск  в  светлом  настроении,  несмотря  на  все
неприятности, которые он пережил в Якутске.
     Дорога ли его успокоила, сибирская ли природа, Муравьев ли открыл перед
ним завесу,  показавши свой внутренний  мир,  или просто он многого ждал  от
будущего, но у Геннадия Ивановича  было ощущение,  что  все  его многолетние
страдания окончились и что произошло это именно теперь.
     Как ни любил  он  страстно море,  флот и  путешествия, но служба всегда
ограничивала. Ему запрещено было  в  течение многих лет исполнить то, к чему
стремился.
     Дальний путь - сплошные заботы и непрерывные неприятности для капитана.
Визит к английскому  адмиралу, обед и тесть часов  непрерывных разговоров  с
ним, задержка  в  иностранном порту,  липшие расходы по  ремонту - ко  всему
могут придраться  по возвращении.  Транспорт  отпускали с  большой неохотой,
опасались,  что  в  Европе разгорится революция,  вспыхнет война,  требовали
скорей  пройти европейскими водами, как можно меньше задерживаться в портах.
Собирались  советы  стариков  адмиралов,  решали,  что  идти  судну  не  под
государственным, а под компанейским флагом.
     Крайняя  настороженность,  с которой отпускали  "Байкал"  высшие лица в
Петербурге,  их  придирки,  подозрительность  побуждали  капитана  писать  в
Петербург  о  каждой  мелочи,  выказывая верность, уважение и  благодарность
начальству. Дела в портах, знакомства и встречи в Портсмуте и Лондоне, прием
     159
     у бразильского императора  в Рио-де-Жанейро, розыски бежавшего матроса,
сманенного  торгашами  в Саутгемптоне, заказы  и  ремонт  на  верфях  -  все
требовало  осмотрительности  и  такта  и  обо всем  приходилось  доносить  в
Петербург.
     Невельской был привычен к плаваньям, но служба требует своего, о многом
некогда  даже подумать. Книги, накупленные  в портах, лежали недочитанные, а
некоторые и  неразрезанные. Не раз казалось ему, что судит он обо всем узко,
что  даже в Лондоне стремился  осмотреть  лишь  то,  что касалось  моря, что
обычно  по  традиции  осматривали  моряки. Все  "морское" он знал:  новейшие
лоции,  карты ветров,  теории  о магнитных  аномалиях,  о зависимости ошибок
разных  приборов  от  разных  причин,  знал современные  корабли  и  машины,
судостроительные  заводы  и современное оружие. В  Лондоне  осмотрел  многие
строящиеся суда, побывал на разных верфях, написал кучу  писем в Петербург о
своих впечатлениях. Но все это было об одном и том же...
     Теперь, хотя он стал чуть  ли не сухопутным человеком, казалось, у него
возникали новые,  более  широкие  интересы,  и перед  ним  открывалась новая
жизнь. Он  готов был  снова,  как  и всегда,  трудиться  для успеха  флота и
мореплавания. Но  мыслям стало просторнее, он мог думать о чем хотел и когда
хотел.  И все значительнее становилась дл