ь  Владимиру Николаевичу,  объяснить,  почему так
все случилось.  Капитан последнюю ночь  проводил в своей  каюте.  Завтра  он
съедет на берег, а послезавтра, чуть свет, "Байкал" выйдет из залива.
     "Но сделает  ли Завойко то,  что надо?  У Василия Степановича правило -
своя рубашка ближе к телу. Где  возможно будет,  он урежет, и я получу все с
опозданием.  А  может,  в  Аяне  есть письма для  меня, и  я  узнаю,  что  в
Иркутске?.." Эта мысль задела капитана  за живое. "Может быть, действительно
мне сходить  на "Байкале"  в  Аян  самому?  А то  я буду  сидеть тут и ждать
погоды,  когда Василий  Степанович  соблаговолит  все отправить.  Козмину он
откажет, а мне не посмеет... И  надо мне написать  письма и все покончить...
Пора  забыть  ее...  Я должен написать Владимиру Николаевичу  и  Пехтерю.  Я
должен все забыть. Мое счастье - корабль, море, открытия. Вот моя семья..."
     451
     Он  желал  поступить  благородно  по  отношению  к  Екатерине Ивановне.
"Напишу Владимиру  Николаевичу, пусть  она навсегда  простит меня, и попрошу
его забыть все, мы должны с  ним помириться, попрошу прощения, если оскорбил
его. Ведь я ничего не знал! Никто не сказал мне ничего..."
     Он  решил  написать  также  и  Пехтерю  -  жениху  Екатерины  Ивановны,
извиниться и перед ним.
     Он  желал отречься от своей любви, но при всяком воспоминании об Аяне и
Иркутске испытывал сладкую  боль и ловил себя  на этом чувстве. Его тянуло в
Аян, иногда ему казалось, что какая-то надежда еще  есть, иногда объяснял он
свое желание ехать в Аян тем, что там его ждут, быть может, важные  известия
от Муравьева. Когда он ехал по Лене, он тоже ждал почты...
     "Но  какая надежда?  На что я  могу надеяться?  Все кончено. Она  вышла
замуж,  на  что  же я  смею  еще  уповать? Зла  Пехтерю  я не  хочу.  Смешно
ненавидеть человека  за то,  что  она его любит.  Он и сам мне  нравился,  я
всегда  был  с  ним  хорош,  он  неглуп,  казался мне  милым  и скромным..."
Вспомнилось, как  несколько раз Пехтерь вечерами приезжал во дворец, заходил
к  "честной братии нижнего  этажа"  и вид у него был расстроенный,  кажется,
хотел он узнать что-то... "Все ужасно получилось, и я  был безумен,- полагал
Невельской,-  судьба  моя решена,  но пусть у них  не будет обо  мне дурного
мнения, пусть они будут счастливы..."
     Сказано  -  сделано...  Надо идти на  "Байкале"! Стало  легче на  душе,
казалось, теперь он совсем не сожалел о полученном отказе.
     Надо  было писать  Перовскому,  Меншикову,  великому  князю и генералу,
сообщить то,  что видел, чего не знать им нельзя, описать прибытие на  косу,
дружескую встречу с гиляками, сообщить о результатах экспедиции Орлова.
     "Зачем  лезть  на рожон?  Зачем  губить  себя? Я  все подготовлю  этими
письмами и  тогда рискну...- думал он.- Теперь надо как следует объяснить им
все обстоятельства,  особенно сказать об иностранных судах, которые подходят
к южному фарватеру, чтобы потом, когда я сделаю дело, понятно было, что я не
мог поступить иначе".
     Потом он подумал, что в Аяне могли  быть письма и  из России от матери,
от друзей и от Миши.
     Капитан  вспомнил,  что есть на  свете  Миша, генерал, родные,  друзья.
Захотелось еще раз туда, где он мог почувствовать
     436
     родину, стоявшую  за его спиной. И даже встреча с Завойко теперь  уж не
представлялась  ему чем-то  неприятным.  Он надеялся,  что  сделает все  без
больших разногласий с ним.
     Утром он объявил Козмину и Орлову, что идет на "Байкале" в Аян.
     Девять  матросов  с  "Байкала"  и  трое  казаков  оставались на  косе с
Орловым. Невельской  оставлял  им  два  вельбота. Еще накануне  с  "Байкала"
свезли фальконет, бочки с порохом, ядра. На берегу, у мачты с флагом, белели
две палатки. Рядом матросы и казаки ставили сруб избы. Сегодня все в сборе.
     Невельской съехал  на берег, собрал людей у мачты и объявил, что уходит
в Аян, вернется сразу, как только будет судно.
     Матросы  оставались  охотно. Тут  -  дичь,  свежая рыба,  запасы  муки.
Славный кок - Фомин.
     - А как с десантом, Геннадий Иванович? - спросил Козлов.- Когда подмога
будет?
     - Я иду за ней.
     Весть, что капитан  пойдет на "Байкале",  облетела всех и на судне и на
берегу. Казаки писали письма домой, матросы просили добыть в Аяне все нужное
для зимовки, урядник уверял, что недодали  продуктов.  Орлов писал жене свои
соображения, что ей сюда ехать надо не сейчас, а осенью.
     "Гиляки, казаки, матросы  -  все ждут  от меня чего-то,  что  я в  Аяне
разрешу все их дела,  в рот мне смотрят и готовы за меня, кажется, в огонь и
в воду...  Так зачем мне "то" общество? Вот люди, для которых я  живу и жить
буду,  я  с ними, это мой  мир... Матросы  мои меня радуют,  девять  человек
согласились охотно остаться в экспедиции, а у меня на душе боль и тоска, что
я не таков, каким должен быть. Нет, еду в Аян, рву все окончательно..."

Глава 8 ДЕПУТАТЫ


     Капитан заканчивал наставления уряднику Пестрякову, когда Позь с Афоней
вошли в палатку.
     - Ты уходишь на корабле, капитан? - спросил Позь у Невельского.
     456
     -- Ухожу.
     - И Дмитрия Иваныча возьмешь? - Нет.
     Гиляк присел. Пот катил градом с его лица.
     Невельской заметил, что Позь, кажется,  чувствовал какую-то  перемену в
планах русских и,