вали, как течет Амур,  как и где впадают  в
него реки, где тропы в страну русских, где перевалы  с Амура к морю и  какие
там  гавани. Позь торговал и  во  время своих поездок бывал очень далеко. Он
рассказывал про Сахалин. Сказал, что южней моря теплее, водятся  акулы, киты
тоже есть. Слов у него русских не хватало. Афоня переводил.
     - Вот этот парень жил у японцев,- говорил Афоня, показывая  на молодого
гиляка Чумбоку.
     -  Это мой  лесоруб. Он каждый  день спрашивал,  когда капитан придет,-
сказал Орлов.
     - Почему он с косой? - спросил капитан.
     - Он  не гиляк, а гольд,  бежавший от преследования. Гольды носят косы,
не то они данники маньчжур, не то просто у маньчжур моду переняли.
     Гиляки  опять  угощали   водкой,  ягодой   с   жиром,  мясом  и   долго
рассказывали. Матросы и казачий урядник заметно утомились.
     - Ну, можно у вас тут строиться?
     - Можно!
     -  Мы Дмитрия Ивановича не обижали,-  сказал хозяин,- он оставлял у нас
товары свои, мы их не трогали...
     На судно вернулись поздно.
     Утром по свистку боцмана всех подняли на аврал. Приехал
     452
     Позь.  Пришло несколько лодок, в  них человек двадцать гиляков. Матросы
спустили на воду баркас, шестерку и вельбот.
     Началась перевозка грузов.
     Капитан с четырьмя матросами отправился на вельботе делать промеры.
     Чумбока, подойдя в лодке борт о  борт к вельботу, тронул Невельского за
руку и показал в  море.  Далеко-далеко, как белое  перо,  воткнутое в  воду,
виднелся парус китобоя...
     В день Петра и Павла на косе установили мачту.
     Невельской объявил своей команде,  что в память государя Петра Великого
- основателя русского флота, предвидевшего значение Тихого океана в развитии
государства, пост будет называться Петровским.
     Прочитали молитву. Подняли флаг. Матросы дали залп из ружей.
     Наступило  время  отправлять  "Байкал"  в  Аян. На смену  с  десантом и
запасами должен прийти "Охотск" или "Ангара".
     Невельской составил длинный  список разных предметов, которые оказались
нужны сверх того, что предполагалось прислать сюда на "Охотске".
     - Только бы Василий Степанович не задержал "Охотска",- сказал Козмин.
     - Он дал мне слово, что не задержит.
     - Мало ли что бывает,- уклончиво молвил Козмин.
     "Конечно, он может "Байкал" взять,  а судна мне  не прислать. Уж что-то
он  очень любезен  был,  когда меня провожал,  и все твердил, что  сам, мол,
сделает все, что на его слово можно положиться как на  каменную  гору. Может
быть, это  фальшь?"  Теперь, когда рядом были такие ясные, трезвые и простые
люди,   как  Позь,  Козмин,  матросы  и  гиляки,  неприятно,  даже  противно
вспоминать  свое  аянское житье-бытье у Завойко  и  все  ссоры с ним, а  еще
неприятней его любезности. За всем самому надо следить, чтобы потом локти не
кусать: тут жаловаться некому.
     Отправились  на  гиляцкой  лодке к лесорубам. Озеро мелело.  Зелень  на
лайдах, морская трава, опять утки. Стало  совсем мелко. Озеро превратилось в
болото.
     Вскоре показалась палатка лесорубов.
     - Что  же  это, Геннадий  Иванович, за  топоры! Лиственницу не  берут,-
пожаловался урядник Пестряков,  прибывший  сюда накануне на гиляцкой лодке.-
Вот посмотрите!
     453
     -  Завтра пойдет  "Байкал",  я напишу в Аян.  Это наша с тобой вина, мы
проглядели в Аяне.
     - Разве Василий Степанович станет выбирать до письму хорошие топоры? Да
ему теперь и некогда! Надо кому-то ехать туда, чтобы самим отобрать.
     Капитан осмотрел лес, палатку, где жили урядник и казаки, стоящий рядом
шалаш лесорубов-гиляков.
     Когда Невельской вернулся на косу, Позь спросил:
     - Капитан, судно куда пойдет? В Аян? - Да...
     Позь бывал в Китае и на Южном Сахалине у японцев, он видел много разных
народов, но никогда не бывал в русском порту.
     -  Поехать  бы  юрты  Дмитрия  Иваныча  посмотреть,- сказал  он,  хитро
улыбаясь.
     Невельской ничего не ответил.
     Виды  новой  страны лечат душевные  раны.  В  эти солнечные дни,  когда
Петровское зимовье было заложено, и  на  пустынном  месте начал основываться
первый на Амуре пост, и закипела бурная работа,- стало действительностью то,
что много  лет было  лишь  мечтой,- Геннадий Иванович  почувствовал, что ему
легче.  Он  снова  обретал  энергию  и  твердость  духа.  И  каждое  бревно,
пригнанное по  воде на пост, радовало  его...  Свое неудачное сватовство он,
казалось,  вспоминал спокойней. Но он помнил все - с первого счастливого дня
и до последнего, когда он вышел из кабинета Зарина.
     Ему захотелось написа