я, велик ли проигрыш, если не придется отыгрываться.
     - Я трудом своим поднял эту  страну!  - кричал Завойко.- Что был Аян? А
теперь  тут четыре амбара, дома,  сад, огороды  у  всех жителей,  оранжерея,
которой  люди  из Калифорнии  удивляются. Там у  них  нет  ничего подобного,
несмотря что райский климат. Так разве нельзя жить на Камчатке? Разве нельзя
построить там дома и казармы и завести огороды? Вы видите, умею я это делать
или нет?
     "Это верно! - думал Невельской.- И мне надо многому поучиться у Василия
Степановича!" Он замечал, что Завойко рассуждает сбивчиво,  что он эгоист до
мозга костей, но в делах последователен и настойчив.
     - Я знаю и не раз слыхал  от вас, что надо открыть еще одно окно в мир.
Но  окно  уже прорублено и вы, мой дорогой, не Петр Великий!  А на океане мы
стоим.  Вот в  окошке он виден отсюда!  И будет еще Петропавловск! Что же до
Амура, то вы знаете  все, и разве я говорю что-нибудь? Хотя там, может быть,
никогда суда  не  пойдут!  И тот Амур затерялся в песках, и  кто  будет  там
плавать, тот не рад станет, и вас помянет недобрым словом, и не будет знать,
как оттуда выбраться.
     "Дурак  и  эгоист!"  - подумал Невельской. Завойко взял карты  и  снова
бросил их с досадой. Поп стал уговаривать его.
     - Не смейте меня успокаивать! - закричал на него Василий Степанович.
     У молодого  бритого приказчика Березина вид был такой, словно он желает
тоже вмешаться в этот спор и едва сдерживается. Поп, видя, что тут  толку не
будет, ушел и увел с собой Березина.
     Невельской и Завойко остались одни и долго спорили...
     Невельской поднялся к себе на мезонин.
     Чувство  одиночества снова начинало  его мучить. "Только  один  Николай
Николаевич со мной... Не будь его, ни минуты бы я тут не служил! Да еще друг
у меня Миша, милый Михаил Семенович! Как-то он сейчас с Вонлярлярским?"
     Тяжело было идти за оленями на лыжах или сотни  верст ехать верхом.  Но
еще  тяжелее это вечное одиночество,  эта  угнетенность,  это чувство, будто
обречен  вечно идти по дремучему лесу  с топором и прорубать,  прорубать лес
без конца и  не  видеть  просвета. Эта  душевная  борьба  с препятствиями: с
упорством,  завистью,  подозрениями,  косностью  и,   наконец,   с  открытой
ненавистью;  борьба,  которую  он вел  в  одиночестве,  была тяжелей  борьбы
физической.   Он  непрерывно  поступался   своей   гордостью  и  самолюбием.
"Господи,- думал он,- дай мне силы сделать, что я хочу! Я не пощажу  себя...
Дурак!  Он радоваться должен, что я без понуждения, по своей воле стараюсь и
делаю для него же - кулака,  делаю без ропота, видя лишь будущее. Сколько их
у  нас, этих сытых, крепких, хитрых кулаков,  тупых до бесконечности в своем
эгоизме, но могучих и упрямых!"
     Он увидел в окне далеко  в море - оно было светло, и  небо светло, хотя
час и поздний,- корабль. Очертания его показались знакомыми.
     - "Байкал"? - встрепенулся капитан. Он мгновенно поднялся.- Да, это мой
"Байкал",- подумал Невельской, как бы опомнившись от тяжелого кошмара.
     436

Глава 6 В ПЛАВАНЬЕ

     С вечера, при противном ветре,  "Байкал" не  мог  войти в бухту.  Якорь
бросили на рассвете.
     Завойко и Невельской отправились на судно.
     Командиру "Байкала"  штурману Козмину под пятьдесят. Он среднего роста,
коренаст и  плотен. У него короткие  усы с  сединой,  на  темных  висках  ни
единого седого волоса, нос крупный, лицо смуглое и крепкое.
     Штурман  Козмин не  жал руки гостям,  а лишь  слабо  держал  их в своей
тяжелой  и широкой ладони, которой,  казалось, стоит едва  сжаться, как  она
раздавит всякую другую руку.
     Матросы  стояли   слитно,  стройно.   Когда   Невельской  встречался  с
кем-нибудь  глазами,   торжественно-серьезный  взор  их  менялся   и   глаза
становились по-детски счастливыми.
     Завойко принял рапорт и поблагодарил  экипаж  за  службу и  за переход.
Матросы прокричали: "Рады стараться!"
     Невельской поздравил с благополучным  окончанием зимовки и поблагодарил
от имени губернатора.
     Завойко объявил,  что сейчас  Невельской  зачитает императорский указ о
награждении  экипажа  "Байкала"  за  открытие  устьев  Амура в прошлом году.
Невельской прочел, команда кричала "ура".
     Козмин  выслушал  приказание  Завойко,  приложил  руку  к  козырьку   и
скомандовал:  "Вольно". Он закурил  трубку,  с любопытством приглядываясь  к
Невельскому. Тот стал обниматься л целоваться со своими матросами.
     - Здравствуй, брат Подобин!
     - Здравствуй, Геннадий Иванович!
     - А тебе, Веревкин, вот письмо от жены...
     Все остальные  матросы, стоя в строю,  старались  не  пропустить слова.
Капитан привез два письма и  еще  несколько  при шло в Аян  с почтой, он все
роздал.  Многие  не  получили писем, но  все почувствовали  сейчас  близость
родины и  каждый был  благодарен капитану и встревожен, словно всем привезли
вести из дому.
     Матросам приказали разойтись. Они обступили капитана.
     - Вот вам молодцы ваши! - сильно окая, сказал Козмин. Невельской что-то
буркнул, кивнув головой.
     437
     - Берегу их как малых ребят,- добавил штурман.- Нежить приходится...
     -  Линьком,  Геннадий  Иванович!  -  подхватил  боцман   Горшков,  тоже
получивший  письмо  и спрятавший  его  за пазуху.  Он  не  желал  выказывать
слабости и бежать сразу читать.
     Все были взволнованы и денежной наградой,  и указом царя, и встречей, и
письмами.
     - Как,  братцы, зимовалось на Камчатке? -  спросил капитан, все  еще не
чувствуя в себе ни былой силы, ни задора.
     -  Шибко  маслено!  -  заметил  молоден