Аляски, а из казенного груза - порох.
     - Как же быть?
     -  У  меня нет и фунта гречневой крупы! Мы ее давно  не видели!  И муки
мало. Ей-богу,  так! Сами же  вы видели,  что делается на дороге. Транспорты
стоят и, бог весть, когда они прибудут!
     Невельской на этот раз смолчал.
     -  Когда придут транспорты, тогда  пожалуйста! Но ведь  время уйдет,  и
меня здесь не будет, и вам нельзя ждать...
     Снабдить экспедицию теплой одеждой Завойко также отказался.
     -  У меня  нет  теплой одежды.  Компанейский  товар так  плох, что я не
рискую предлагать. Но  скажу  вам,  что все эти варежки,  кухлянки и валенки
есть в Охотске  в компанейском магазине, это я знаю, только не могу сказать,
сколько штук. Вы  как будете  писать Михаилу Семеновичу, то  просите,  чтобы
приказал  он Лярскому не продавать ничего,  а то и там их не будет.  Я пошлю
нарочного тунгуса, и он ваше письмо доставит в Охотск.
     - Мне кажется,  Василий Степанович, что вы шутите. Я  не могу  поверить
тому, что вы говорите,-глянув неприязненно, сказал Невельской.
     - Я бы и сам так подумал на вашем месте. Но у меня нет ничего. Ей-богу,
так! Все есть в Охотске,  и вы можете потребовать оттуда все необходимое для
экспедиции Орлова. Ведь там главный порт!  - он упрямо называл отряд, шедший
под командованием Невельского, "экспедицией Орлова".
     - Василий  Степанович! - воскликнул Невельской.-  Все сроки  пропущены.
Вместо  того  чтобы готовить экспедицию,  я  ездил в  Петербург,  куда  меня
вызвали, я рассказывал вам вчера... Я не мог ничего подготовить как следует.
Моя надежда была  на вас и на Лярского, вы знаете также, что со  мной поехал
Миша Корсаков, он отправился в Охотск, чтобы следить за перевозкой грузов, и
он также будет помогать  мне и отправит сюда на  кораблях что  возможно.  Но
более всего я надеялся на вас. Я  же не говорю о том, что генерал  пишет вам
своей рукой... Василий  Степанович, я  прошу вас  подумать и  помочь  общему
делу!
     - Как же вы желаете от меня того, что я не могу, а сами
     422
     не  считаетесь  со  мной  и  моими  трудами,  ругаете  аянскую  дорогу.
Подымаете  такой  крик из-за того, что вам неудобство было, когда  вы ехали.
Так  я уже знал, что для вас, как человека непривычного, будут неудобства, и
послал людей встретить вас, и они напрасно ждали вас целый месяц...
     - Как вы меня поняли, Василий Степанович? Если бы  речь шла обо  мне, о
том, чтобы только мне по  этой дороге одному ездить, я бы и не заикался. Мне
удобства не нужны, и я приехал жив и здоров. Но как путь к  океану - аянская
дорога никакой критики не выдерживает!
     "Час от часу не легче! - подумал Завойко.- Вон куда клонит!"
     -  Так  вы уверяете  меня, что  аянская дорога  нехороша?  - спросил он
язвительно.
     -  Это правда, что же скрывать,  и парохода на  здешней роке никогда не
будет при ее извилистом и узком фарватере.
     - Не будем спорить,  история  нас рассудит, Геннадий Иванович. А что до
меня, то я не могу исполнить предписания генерала. Просите все потребное для
экспедиции Орлова в Охотске у Лярского. И  еще я не знаю, что смогу дать для
компанейской лавки, для расторжки с гиляками. Мне еще  требуется подумать об
этом, и я не знаю, смогу ли все представить в должном комплекте.
     "Ничего нет для  меня!" - подумал  Невельской.  Спорить и ссориться  не
хотелось. Он поднялся к себе.
     Вскоре за ним прислал Завойко. Вместе обедали и опять беседовали. Потом
Завойко  пошел на  заезжий  двор потолковать  с  людьми, которые  прибыли  с
караваном, п посмотреть доставленные грузы.
     Невельской отправился к Орловой, но не застал там никого.
     С  крыш  висели  огромные   сосульки.   Мальчишки   везли   на  собаках
обледеневшую  бочку  с водой. Снег  подтаивал. С моря дул ветер. Видно было,
как за кромкой льдов вздувались  белые  валы.  Море  вдали  было ярко-синим.
Видны были белые полосы  плавающих льдов. Шум волн глухо доносился издалека.
А у берега тихо, тут еще зима.  Дальше плавающих льдов на синей яркой полосе
стоял, не поддаваясь качке, сверкая  белоснежным  парусом, стройный китобой.
Он уже пришел на промысел! Что-то  гордое и хищное было в далеком судне. Оно
напоминало капитану об опасности. Ему казалось, что здесь никто не понимает,
что означают эти красавцы суда. Там, где хозяева бессильны, являются дерзкие
и отважные хищники.
     No
     Дразня капитана, судно гордо стояло за льдами в открытом море.
     "А я не могу выйти из Аяна!"
     Невельской долго  стоял  и любовался  судном, и с  гордостью за  своего
брата моряка, и с болью, что у нас тут нет всего этого. Он вспомнил разговор
с Завойко,  его упреки,  обиды,  думал,  что он мелочен, не видит  того, что
перед глазами. Горько стало на душе. Не в первый раз встречал он ненависть и
неприязнь к своему делу, к себе, к своим замыслам.
     Невельской  подумал,  что во  всех его петербургских несчастьях,  может
быть, виноват  З