ерины
Николаевны, он был единственный, кого допускали к больному.
     Невельской проклинал себя. Отказ был полнейший. Когда вышел от Зариных,
понял, что все кончилось. Стало горько на  душе. Он жалел Екатерину Ивановну
и себя,  жалел, что гибли самые  светлые и радостные надежды...  Мгновениями
являлось озлобление против всего на свете.
     Пришел домой, встретился со Струве, сказал, что удивлен, как можно было
не предупредить, если она любит Пехтеря и была помолвлена.
     Наступала весна.  В  дорогу  ничего не было собрано. Надеялись,  что на
Лене лед еще крепок и в Охотском крае холода продержатся.
     Геннадий Иванович и Миша задержались еще на несколько дней.
     Губернатор был  плох.  У  него  сильнейшие боли  в печени,  рвота.  Ему
пускали кровь.
     В городе  среди чиновников шли слухи, что служебное положение Муравьева
непрочно.
     Екатерина Николаевна, узнав  от Миши об отказе, поехала к Зариным,  но,
возвратившись, сказала Корсакову, что тут нельзя ничего поделать: Катя любит
Пехтеря.
     Владимир Николаевич, кажется, полагал, что Муравьевы  намерены повлиять
на  Катю, и занял твердую  позицию,  желая не дать  в обиду племянницу, хотя
Невельской ему еще недавно нравился.
     406
     Муравьев, узнав об отказе Невельскому, готов был видеть в этом интригу,
которой Зарины поддались.
     Свою болезнь губернатор объяснял неприятностями. Прежде пил, ел жирное,
острое, и  чего  только не ел! Не знал, в  каком боку печень. И вот организм
дрогнул.
     - Это не печень, это процесс Петрашевского,- говорил он.
     -  Пройдет процесс, пройдет  и печень!  - отвечал  ему на  это  большой
шутник доктор  Персии.- Но лечить надо.  И лучше с  эскулапом, чем с красным
воротником!
     Как  только  Муравьеву  стало  полегче,  он  пожелал  видеть   Геннадия
Ивановича.
     Невельской сказал, что ничего не готово к  поездке, и просил разрешения
у губернатора задержаться в Иркутске еще на несколько дней.
     Муравьев поморщился не то от боли, не то от этой просьбы...
     И  вот   весна,  распутица,   тяжелейшая   дорога.  Теперь   приходится
расплачиваться за каждый лишний день, проведенный в Иркутске.
     Солнце  томило. Сани пришлось сменить на телегу. Невельской  и Корсаков
ехали,  сняв шубы.  Всюду  цвела верба, набухали  почки. На дороге -  лужи и
глубокая грязь.
     В вербное воскресенье  у деревни Качуг увидели  долгожданную  Лену. Она
лежала сплошной лентой, но забереги уже выступили.
     Ямщик  уверял,  что  в  Якутске еще зима и чем ниже,  тем  лучше  будет
дорога.  На станции  подали  сани  для  вещей  и  верховых  коней  для обоих
офицеров.
     Дорога по берегу чем дальше,  тем хуже.  Местами приходилось переезжать
целое  море грязи.  Ночью  ехали в санях. Утром Невельской задумал ехать  по
реке.
     - Мне кажется, лед посредине крепок,-сказал он.
     - Ты рискуешь...
     - Двум смертям  не  бывать...  Если  погибну,  туда и дорога. Но скорей
всего со мной ничего не станется... Эй, борода! - спросил он ямщика.- Сможем
ли переправиться через забереги?
     - Рисково, паря барин!
     - Попробуем!
     Ямщик обернулся опасливо.
     -  Едем  по  льду!  Мне  эта  проклятая  ваша езда  в  санях  по  грязи
осточертела. Сворачивай, два рубля на водку! Чтобы не трусил!
     407
     -  Мы не  трусим! - с  обидой сказал  ямщик.  Невельской сел  верхом на
отпряженную пристяжную. Кони
     осторожно вошли в воду. Под ней был лед. Ямщик  сидел  на кореннике. На
запасной лошади навьючены вещи.
     Посредине реки еще цела была накатанная зимняя дорога со всеми вешками.
Невельской спешился. Коня подпрягли к кореннику, и сани помчались.
     День и ночь  ехали по льду  и, кроме прибрежных скал в снегу, ничего не
видели, да и смотреть ни на что не хотелось. В одном только  месте, где Лена
узко сжата крутыми утесами, капитан ненадолго высунул голову из воротника.
     День и ночь стояла  мгла, иногда  и берегов  не  видно  - вокруг  лед в
снегу, едешь как по ледяной пустыне.
     Днем моросило. Ночью пошел дождь. Сугробы стали щербатыми.
     - Хорошо, что  Меглинский вперед поехал и отдаст в  Якутске  приказание
приготовить  нам лошадей,  а  то  по такой  дороге  в порты  нам  с тобой не
поспеть,- говорил капитан.
     -  А ты  помнишь,  что  сегодня  страстная суббота? Невельской вспомнил
мать, к которой заезжал в Кинешму
     по дороге из Петербурга, вспомнил, как говорил ей, что любит прекрасную
девушку, намерен свататься, и мать благословила.
     В ночь ударил мороз, западал снежок и завыла вьюга.
     Офицеры спали  в  плетеном коробе  на сене, прижавшись  друг  к  другу.
Разговлялись на станции ночью, христосовались с крестьянами, ребятам роздали
подарки, ямщикам по полтине.
     До следующей станции еле дотащились, кони выбились из сил. Невельской с
Мишей дошли пешком.
     Дальше  дорога стала лучше. За сутки в морозной мгле промчались по льду
около двухсот семидесяти верст.
     Утром на станции гостям накрыли стол