до  сих  пор  не совсем  ясно  было,  почему его именем  назван
незначительный  полуостров вдали от  устьев,  среди  пресной воды.  Поначалу
показалось даже несколько обидным. Но сейчас Невельской сказал очень ярко.
     Геннадий Иванович тут же подал князю записку о предполагаемых действиях
на устье, о поисках южных гаваней, с приложением расчетов, что потребуется и
когда  и  с чего следует  начать, с  подробными объяснениями,  когда и какие
действия  предприняты  были  иностранцами,  с описанием  того, как подходило
военное английское судно к устью минувшей осенью...
     Вчера  и всю ночь сегодня  капитан дописывал этот доклад. Рассердившись
на Литке, он не утерпел и решил сказать князю все прямо и откровенно, хотя и
обещал Муравьеву поддерживать  Камчатку.  Но он  полагал,  что тут  никакого
нарушения  слова  нет, князь знает его давно, любит, кажется:  подло было бы
скрывать от него истину. Ночью,  вернувшись с бала, он засел в своем  номере
за дело и выложил все откровенно, а потом переписал начисто.
     О   Камчатке  не  упоминал,   но   это  был  косвенный   разгром  всего
муравьевского плана, и Литке сейчас это понял. Хотя он
     и знал, что Невельской  принес  с собой записку, но не представлял, что
тот далеко пойдет...
     Невельской, не стесняясь, стал объяснять свой взгляд: какие должны быть
действия  и  что сейчас  должно  предпринять  правительство в  самую  первую
очередь, чтобы не губить дела. Он высказал свой взгляд на Камчатку.
     Литке был смущен, слушал  с мягкой улыбкой. Эта  нервная настойчивость,
порывистость, нежелание считаться с обстоятельствами всегда не нравились ему
в Невельском. Сейчас он явно хватил липшего. Литке  неловко  было, что перед
великим  князем Невельской пытался,  по  сути  дела,  опровергнуть  умные  и
осторожные шаги Николая Муравьева, которого все  уважают и в планы  которого
все верят.
     Невельской,  чувствуя, что тут  надо не потерять возможности, хотя он и
понимал  всю  трудность  своего положения, пустился,  что называется, во все
тяжкие, зная, что сейчас, как у мужика весной, день кормит год.
     Вся суть проблемы вскоре была изложена.
     Невельской  оговорился, чтобы не ставить Литке в  неудобное  положение,
что Федор Петрович  со многими из его предложений не согласен, но что  он не
смеет умолчать, считает своим  долгом и святой  обязанностью сказать  чистую
правду, что он и Федора Петровича умолял взглянуть на дело иными глазами...
     Константин слушал с интересом...
     Литке  со  своей стороны не желал  ставить Невельского  в  двойственное
положение  и сказал  осторожно,  но твердо, что  считает  расчеты  Муравьева
совершенно  правильными, порт надо переносить  на  Камчатку, а  что во  всем
остальном он вполне согласен с Невельским  и что настало  время,  когда надо
наконец совершить решительный шаг.
     Это был трудный миг для Федора Петровича, но" он решил, несмотря на все
свое недовольство Невельским, что действия его следует поддержать сейчас,  а
не когда-нибудь. Он знал, что ему, как учителю, Константин верит.
     - Но как же, Федор Петрович, мы совершим решительный шаг, если все наши
средства, ничтожные и без того, отправим на Камчатку? - возразил капитан.
     Литке сказал, что после открытий  Бутакова и Невельского не может далее
продолжаться наша  пассивная азиатская политика, политика  Сенявина  - он не
рискнул сказать "Нессельроде"...
     349
     Князь  стоял  с задумчивым видом, держа  карандаш  на  самом  устье. Он
чувствовал   сейчас  себя  обладателем   огромных   сокровищ  -  так   много
превосходных предположений по части Востока услыхал он от обоих моряков.
     Литке и Невельской знали, что Нессельроде продолжает свою политику, что
давно уже носятся слухи о заключенном тайном договоре с Англией, по которому
государь обещал будто бы, что русские не станут продвигаться в Азии.
     Необходимо было разбить всю эту политику. Младший сын царя, воспитанный
Федором   Петровичем  в  духе  либерализма,   сам   участник  "тихоокеанских
мечтаний", мог по-юношески  прямо и честно сказать  все отцу  и  сделать для
России -  как  представлялось обоим  морякам - величайшее и славное дело. Он
мог объяснить всю позорность азиатской политики канцлера.
     Константин понимал:  Амур и Тихий океан  - в широком  смысле,  конечно,
важны, но сейчас нужнее  новый морской устав, которому  отдавались все силы.
Он  приучен  был  подходить  ко  всякому  делу  с  осторожностью, с  должной
подготовкой, сообразуясь со взглядами окружающих. У него еще  не было умения
бороться, преодолевать сопротивление.
     Литке,  конечно,  знал  это,  но  надеялся,  что  все  сказанное  здесь
пригодится  князю, когда он войдет  в должность. Тот сам еще не знает  своих
сил.  Нужно было  подтвердить, что Невельской  прав, что нужны действия, чем
быстрее, тем лучше, хотя сам Невельской хочет всего уж чересчур быстро.
     Константин мечтал  ехать путешествовать в Италию  - отец не разрешал...
Он желал перевооружить флот, но приучен был к мысли, что этого сразу сделать
нельзя.
     Когда-то,  несколько   лет  тому  назад,   еще   мальчиком,  Константин
возвращался вместе с Литке зимним путем из Архангельска. На одной из станций
князь  увидел   мальчика-крепостного,  родители