высшим  политическим
соображениям уступит иностранцам не только устье Амура, но  и саму Камчатку,
как ныне уступлены иностранцам китобойные промыслы в Охотском море!
     Муравьев - либерал - блестяще написал, но понимает,
     324
     что век не либеральный, так прислал  сначала министру внутренних дел...
И верно сделал!
     Перовский намеревался принять крутые  меры. Он  решил посадить рядом  с
Литке своего человека. Самой подходящей фигурой представлялся генерал Михаил
Николаевич Муравьев. Пусть немцы трудятся, но глаз за ними  будет. К тому же
Перовский искренне полагал, что сделает услугу русской географической науке,
когда  на все видные  места  в обществе сядут  надежные  лица из генералов и
правительственных  деятелей. Поводом  для переворота  могли быть предстоящие
перевыборы в Географическом обществе. А Михайло Муравьев близок Министерству
внутренних  дел.  А  то  вон из  Географического  общества многие  попали  в
крепость.
     Перовский  также  считал  совершенно  правильной  мысль  петрашевцев  о
влиянии России на сопредельные страны Азии.
     И  конечно,  нужен  Амур. Чтобы держать Сибирь в  повиновении. Заткнуть
выход из Сибири наглухо такой пробкой,  чтобы никто  и не  смел помышлять  о
каких бы то ни было бунтах.
     Невельской  -  отличный  моряк  - может быть  незаменимым  помощником и
исполнителем.  Для  Муравьева он, конечно, необходим. Только держать его  на
виду, следить...
     По всем  этим причинам министр внутренних дел вполне  сочувствовал всем
намерениям  капитана Невельского,  которого  он считал  верным  исполнителем
замыслов Николая Николаевича. А уж Муравьев будет за ним приглядывать Он это
умеет.  Да  и  у  Невельского,  даже если  он и  не  виноват, крылья  теперь
подрезаны. Перовский решил твердо  поддерживать все представления  Муравьева
на предстоящем комитете.

Глава 38 НА ВАСИЛЬЕВСКОМ ОСТРОВЕ

     Геннадию Ивановичу так хотелось повидать Баласогло, что он не утерпел п
па рысаке  светлейшего подкатил  сначала  на  Морскую, с тем чтобы остаться,
если придется.
     Там  его как  ошпарили  кипятком.  Поднявшись  по гнилой  лестнице,  он
встретил совершенно незнакомых людей в квар-
     325
     тире  Александра.  Капитан  разыскал  дворника,  и  тот  объяснил,  что
Баласогло  взят полицией и посажен  в крепость.  Несколько  присмотревшись к
офицеру,  бородач разговорился. Он, оказалось, слыхал,  будто  бы Александра
Пантелеймоновича погнали в ссылку, а жена его съехала на другую квартиру  и,
как слышно, собиралась к мужу.
     Что  тут правда,  что прибавлено  - трудно  судить.  Похоже  на правду.
Невельской сел в сани и помчался на Васильевский остров.
     Миша давно ждал Невельского; в течение нескольких дней  он предполагал,
что капитан может явиться с часу на час. Он поразился,  услыхав, что тот уже
побывал  у  двух  министров. Миша  в  глубине  души  беспокоился  немного за
капитана.
     В этот  вечер Корсаков поведал много интересного. Сам  он по прибытии в
Петербург явился к министру двора Петру Михайловичу Волконскому, передал ему
письмо  от Марии  Николаевны.  Он рассказывал,  как  тронут  был Волконский,
плакал, слушая о родных; Миша получил аудиенцию у государя и с восторгом про
нее рассказывал. Его  величество задавал вопросы, и  Миша помнил все их чуть
ли не наизусть. Несколько раз поминалось имя Невельского...
     Миша вообще даром времени не терял. Он всюду побывал, был и у Меншикова
и  у Перовского,  о чем капитан  уже слышал от самих  министров,  на которых
Корсаков произвел  прекрасное впечатление, и  у  великого князя Константина,
который читал  при нем  рапорт и будто бы также с  большой  благосклонностью
отозвался о Невельском...
     Дядюшка сенатор Мордвинов возил Мишу по знакомым и показывал, как чудо,
и все изумлялись, что он плавал по Охотскому морю и был на Сахалине. Доволен
им был и другой дядя - Дубельт, которого Миша называл дядей Леней.
     Корсаков  сиял, довольный  своим  успехом.  К  нему  собирались  бывшие
товарищи - офицеры  Семеновского полка,  в  котором служил  он  до Восточной
Сибири,  чествовали  его  в  ресторане  Палкина  за  необыкновенное  морское
путешествие, подобного которому еще никто из семеновцев никогда не совершал,
называли великим мореплавателем, целовали и качали.
     -  А ведь действительно, как вспомнишь, где я был! - с чувством  сказал
Миша, вскакивая с дивана.
     Михаил  Семенович  засыпал  Невельского  вопросами,   тот   не  успевал
отвечать.
     326
     - А что Екатерина Николаевна? Готов ли портрет государя для новой залы?
Как Зарины? Как Роз и Бланш? Которая больше понравилась вам?
     Невельской попристальней взглянул на него и тоже вскочил с дивана.
     Он  почувствовал, что  Миша для него теперь самый  близкий  и  желанный
человек, что  встречи с ним он втайне ждал все  время, что здесь, в столице,
Миша - свой, "иркутский", почти родной, недаром еще  по дороге помнил  о нем
все время; он приятнее и ближе, чем все петербургские родственники.
     Приятно  смотреть  на  сияющее,  юное,  румяное лицо  Миши.  Оно дышало
здоровьем  и  молодостью,  напоминало  встречу в Аяне,  Николая Николаевича,
Иркутск...
     Да,  Миша  самый дорогой  и  совершенно  бескорыстный  друг;  казалось,
какой-то теплый свет счастья светил капитану, когда  Миша был рядом. И о чем
бы они ни говорили