шей княгиней на  колено, расправляя  усы и вскинув завитую голову.  Потом
движения  его  смирились.  Он  более  делал  вид, что отчаянно  танцует, чем
танцевал на самом деле. Он лишь делал намеки на  движения мазурки, но плавно
и  ритмично. Он помнил, губернатору можно есть  и  пить сколько хочет, можно
играть  в  карты,  но  танцевать  слишком пылко не следует.  Он остепенился,
помня, что смолоду танцами де-
     281
     лают карьеру, а в его возрасте  и  положении этими же танцами можно все
испортить. С него  было  достаточно.  Он все же  бросил вызов  своим врагам,
показал, что никого не боится, что по-прежнему почтителен  к жене  опального
князя и открывает в паре с ней мазурку.
     А  капитан  тоже пал на  колено, кружа свою  даму, и даже  гордой  Саше
казалось в этот миг, что сестра права: в самом деле, он не мал, а, напротив,
почти богатырь.
     Муравьев  заметил  радость  капитана, и  у  губернатора опять мелькнула
мысль,  что он славный малый. Кажется,  не понимает, на  что идет, какие ему
могут быть там неприятности.
     ...При разъезде Катя задержалась у выхода из залы.
     - Что ты ждешь? - подошла к ней сестра.
     - Я ничего не жду,- пожала та полуголыми плечами.
     - Ты так волнуешься сегодня, я вижу...
     Подошел Невельской. Саша оставила их. Ее окружили молодые люди.
     - Прощайте, Геннадий Иванович,- сказала Катя капитану.- Помните,  что я
желаю вам счастья и буду молиться за вас.
     Она подала руку, взгляд ее на мгновение задержался на его глазах, потом
вежливо улыбнулась, приседая.
     В душе она желала ему счастья,  верила в его победу, а  у самой,  когда
она покидала бал, на душе стало так пусто, что захотелось горько заплакать.
     Губернатор  подошел  к  печальному, растерянному  капитану, повел его к
себе во внутренние комнаты. Они  выпили бутылку шампанского и опять говорили
о делах. Вскоре капитан ушел к себе.
     Чуть свет зазвенели колокольчики.
     - Ну, благословясь, Геннадий  Иванович, посидим  перед дорогой,- сказал
слуга.
     Вынесли  чемоданы.  На  мороз  проводить  Невельского  вышел  Муравьев.
Губернатор не  спал  в эту ночь.  Он отослал адъютанта. Рядом  остались лишь
часовые и кучер.
     Губернатор и капитан говорили по-французски.
     -  Так держитесь  крепко, Геннадий  Иванович.  Напор будет сильный.  Не
поддавайтесь ни на  какие уловки.  Помните, что  я всегда с вами и граф  Лев
Алексеевич поддержит  нас.  А  если  через  месяц  я  выздоровлю,  бог даст,
отправлюсь в Питер, как там того желают!
     Невельской не садился в кошевку. Он стоял, опустив руки. Ход мыслей его
примерно был таков, как и при первой встрече
     282
     с  Муравьевым  в Иркутске;  в  эти дни  губернатор  выказал мужество  и
высокое благородство.  Но  почему  же он тогда не  хочет  плюнуть  на ложное
дело?! Тем  более следует  отказаться от окольных путей.  Какой  благородный
человек будет искать  их! Он желал, чтобы Муравьев был бы во всем  честен  и
прям, хотел бы любить его, верить в него, как в свой идеал.
     - Николай Николаевич,-  с  чувством  вымолвил Невельской,  беря  его за
плечи.  Он был как бы пьян и от разговора с Екатериной Ивановной, и от вина,
и от сознания того, что идет чуть не  на гибель и не боится, потому что ради
великого дела.
     И все время помнил Екатерину Ивановну;  все разговоры с ней сегодня, ее
лицо, руки, взгляды так и шли чередой в его памяти, о чем бы он ни думал.
     - Николай  Николаевич,- чуть  не в слезах повторил  он,-  мы  не  можем
действовать полумерами. Мы - великий народ!  Россия и на Тихом океане должна
выступить, как ей  подобает, смело заявить о себе, ее величие нас обязывает.
Глупо  говорить  об  этом,  хвалить  самих  себя,  но  на прощанье  не  смею
удержаться...  Николай Николаевич, в Портсмуте адмирал за столом сказал мне,
что он юношей был  под Ватерлоо  и видал, что  там русские гренадеры, как он
сказал, маршировали  колоннами  навстречу верной  смерти. Я,  зная,  что это
говорит чуть ли не враг России, разволновался, мне горло сжало... Он сказал,
что  на  всю  жизнь  это запомнил и сохранил уважение... Он  старый человек,
сказал искренне... Его положение исключает ложь. Он видел нашу кровь... А мы
с  вами... Простите, я  люблю  вас, я хочу  сказать...  У  нас были примеры,
Суворов...  Да что  говорить,  тысячи  примеров безумной отваги, подвигов...
Отец Марии Николаевны вывел детей перед фронтом,  когда  солдаты дрогнули...
Если бы этих  примеров не  было,  если бы  не были великим народом, смели бы
действовать полумерами. Но мы не смеем, если хотим быть русскими!..
     Муравьев стоял  грустный. Боль  схватила его с  новой силой. Навязчивая
мысль, что в Петербурге могут наплести бог знает что, не давала покоя.
     "Уметь погибать - это еще не означает величия,- подумал он- русские все
гибнут и гибнут во имя величия, а живут другие..."
     "Русский человек еще не  живет,-  вспомнил он фразу из  какой-то статьи
Белинского,-а только запасается средствами на жизнь..."
     Невел