ской немного подождал. Ему, при всей его нервности,
     283
     и не  нужен был сейчас ответ губернатора.  Он  сказал,  что хотел,  что
следовало выложить на прощанье. Капитан улыбнулся.
     - Прощайте, Николай Николаевич.
     -  Прощайте... Так  помните,  на  вас вся надежда.  Если  провал  - все
гибнет...
     Они обнялись и поцеловались.
     - Ну, с богом.
     Колокольчики  зазвенели.  Впереди  была  вся Россия: тысячи  верст  при
сильном морозе - путь большой и страшный.
     "Прощай, Иркутск,- подумал капитан, когда сани съехали на Ангару и стал
виден город,- Веселье и балы, все пролетело как сон... Милый город..."
     В предрассветных сумерках видны стали главы иркутских церквей.
     "Милая Екатерина  Ивановна,-  размышлял  он.-  Да,  я люблю ее".  Звуки
мазурки еще гремели в его голове, мелькали платья, цветы...
     Сани мчались по Ангаре, отходя от берега, а Иркутск становился все шире
и шире, ряды его домов обхватывали все большее пространство справа  и слева,
а  вдали  выступали  все новые  и  новые  строения.  Небо  бледнело, кое-где
зажигались  огоньки. Наступало хмурое утро. Мороз крепчал, и невозможно было
не закрывать лица.
     Вскоре переехали через реку и  поднялись на другой берег.  Сани мчались
вдоль Ангары. Начался московский тракт. Теперь далеко виднелись тучные сопки
в снегу, с целыми стенами вдоль реки из сплошных скал.
     Вспомнилось, как подъезжал к Иркутску.
     "Прощай,  весь этот  милый,  ставший родным край,  с  Веселой  горой, с
которой   открылся   вид  на   новую  жизнь,   с   прекрасным  Иркутском,  с
необыкновенным  Николаем  Николаевичем  во   главе,  с  полудиким  героем  и
патриотом Маркешкой,  с  моим "Байкалом", зимующим где-то в глубине снегов и
льдов,  с  его прекрасной гордой командой, Охотск с  Лярским,  с  офицерами,
чиновниками. Завойко..."  Все стало милым  и  близким  в  этот час капитану,
согретым  и  освещенным любовью к ней,  сквозь которую он  смотрел сейчас на
все.
     Впереди долгий путь, и там, в конце  его,- суровый, холодный Петербург,
где люди черствы и строги, где сам он был выучен и вышколен, но где родились
и созрели все его смелые замыслы в пору светлой ранней юности...
     ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "П Е Т Е Р Б У Р Г"
     Не от рожденья я таков.
     Но я прошел через цензуру
     Незабываемых годов,
     На всех, рожденных в двадцать пятом
     Году, и около того,
     Отяготел жестокий фатум:
     Не выйти нам из-под него.
     Я не продам за деньги мненья,
     Без крайней нужды не солгу...
     Но - гибнуть жертвой убежденья
     Я не могу... я не могу...
     Н. Некрасов, Человек сороковых годов.

Глава 35 РЫЦАРСКИЙ РОД ВРАНГЕЛЕЙ.

     Нa  запад от  Петербурга, за  Гатчину, к  Нарве,  простирались  леса, в
которых  тоже,  как  в  Сибири,  водились  разные  дикие  звери,  а  изредка
встречались даже медведи.
     Еще дальше на запад места менялись. Там - мызы, кирки, пруды, небольшие
поля. Это владения немецких помещиков. Среди  полей, на холме, нередко можно
увидеть  развалины древнего  замка.  У  дорог  -  длинные, крытые  черепицей
корчмы.
     По  дороге в  Петербург  в санках с  ковром ехал  седой, сухой  барон в
пыжиковой сибирской  дохе. На носу у него узкие золотые очки; лицо широкое и
жесткое, короткие усы. На облучке - белобровый старик кучер в финской шапке,
похожей на ушанку, надетую задом наперед.
     Адмирал Фердинанд Петрович Врангель отправился  в  эту зиму в Петербург
почти  как частное лицо.  Знаменитый исследователь Севера  и  Аляски ушел  в
отставку.  Несколько  месяцев  тому  назад  он  подал   прошение  в  Морское
министерство, где служил начальником департамента корабельных лесов, а также
оставил пост председателя правления Российско-Американской компании, которой
отдал много лет своей жизни.
     Считалось,  что  из Морского министерства он  ушел  из-за несогласий  с
князем  Меншиковым, который  всячески  ставил  ему  палки в колеса,  обходил
старого моряка наградами, а главное, не считался с ним и не обращал внимания
на все его представления и проекты.
     В Петербурге некоторые лица, знающие все эти дела, гово-
     287

     рили, что  причина расхождений между  Врангелем  и  Меншиковым  гораздо
глубже  и  что у  Фердинанда Петровича вообще много неприятностей,  что  тут
замешаны вопросы политические.  Но родственники адмирала  уверяли,  что  ему
надоела  постоянная  глухая   вражда  с  ретроградом  и  немцеедом,  поэтому
Фердинанд  Петрович оставил службу и, предпочитая жить на небольшой доход от
имения, уехал к себе в Руиль, в Эстляндию.
     Руиль -  живописное место.  По одну сторону  пруда  - поля и перелески,
избы арендаторов,  эстонских крестьян, с  соломенными крышами,  по  другую -
мыза помещика с садом и оранжереями
     Врангель жил в Руиле лето и осень, погружаясь в новые для себя интересы
и заботы, стараясь повысить  доходность имения, подходя  к этому  широко, со
взглядами  человека,  привыкшего   управлять   огромными  предприятиями.  Он
применял  в  своем  хозяйстве новейшие  научные  способы и вел  его согласно
современным   понятиям  о  правильной  эксплуатации   и  о   выгодном  сбыте
производимых продуктов.
     Здесь  не  было  того  страха  и  общего оцепенения,  которые царили  в
Петербурге, где общество  было глухо возмущено всем и где нельзя было ничего
начать без неприятностей.
     Врангель давно  не