плетеные ее уши, и потащил рыбу и ракушки следом за местным японцем.
     Вечером лейтенант пил сакэ в  обществе  Татноскэ  и  мецке.  Какая-то
немолодая женщина с  черепаховым  гребнем  в  черных,  тщательно  убранных
волосах играла на струнном инструменте, похожем на гусли.
     Хори Татноскэ подвыпил  и  по-голландски  рассказывал  о  том,  какие
молодые и хорошенькие женщины еще недавно были на курорте Атами к  услугам
приезжающих сюда богатых эдоских самураев.
     — Где же они теперь? — спросил лейтенант.
     — А теперь их магазины разрушены... —  ответил  по-голландски  пьяный
переводчик.
     Утром к пристани, которая тщательно была  выложена  камнями,  подошла
парусная японская лодка. Из нее выпрыгнул офицер в морской форме.  Шиллинг
в легком халате выскочил из гостиницы и  поспешил  навстречу  приехавшему.
Алексей  Николаевич  кинулся  к  нему.  Молодые  люди  обнялись  и  горячо
поцеловали друг друга, потом, откинувшись и отступив, снова кинулись  друг
к другу и, обнимая, снова целовались.
     — Что случилось? — спросил Шиллинг.
     — «Диана» стоит. Переговоры идут. Что у вас?
     — Нет бухты. А вы? Боже мой...
     — Адмирал послал меня  за  вами.  Мы  с  часу  на  час  ждем  шторма.
Чувствуете, барометр падает... Но, говорят, удобная бухта есть недалеко на
другом побережье полуострова, во владениях князя Мидзуно. Надо нам с  вами
срочно возвращаться и немедленно отправляться туда.
     — Вы знаете, вчера лодочники говорили мне то  же  самое!  Им  надоело
возить меня и чиновника, и они по секрету  признались...  А  откуда  такие
сведения?
     — Японцы совершенно определенно сказали Гошкевичу, и  матросы  где-то
узнали. Адмирал просит вас срочно возвращаться...
     — Я охотно.
     Молодые люди пошли в гостиницу. В своей обширной  комнате,  устланной
циновками,  на  раздвигающихся  дверях  которой  был  начертан   иероглиф,
означающий креветку, барон сбросил  с  себя  голубой  халат  и  соломенные
сандалии, надел брюки и, накрутив на ноги портянки, натянул сапоги.
     — А как поживает Кавадзи?
     — Он, видимо, получил распоряжение из Эдо не мешать нам  и  оказывать
полное содействие.
     — Вы полагаете?
     — Конечно! Иначе быть не может. Не в их интересах ждать, пока «Диана»
потонет. В таком случае мы бы остались в Японии на все время  войны.  Ведь
они и на вашу командировку не  дали  бы  разрешения,  не  имея  позволения
правительства.
     — Вы полагаете? — спросил Шиллинг.
     — Я уверен.
     — Мне кажется, что Кавадзи настоящий рыцарь и  готов  отвечать  своей
жизнью, по их обычаю, но защитить нас.
     — А если они попробуют совершить над нами какое-то насилие?
     — Нет, эти времена прошли. Тогда вмешаются  американцы,  и  весь  мир
будет на нашей стороне. Они не посмеют. Когда же идем?
     — Я могу хоть сейчас, — сказал Сибирцев, желавший  как  можно  больше
переносить физического напряжения и трудиться. Он  всю  дорогу  то  чертил
карту, то греб в очередь с лодочниками.
     — Я также готов. Я со  свежими  силами,  но  как  вы...  Может  быть,
отдохнете...  Здесь  прекрасные   горячие   источники,   лечебные   ванны,
массажисты...
     Алексей Николаевич  соблазнился.  После  ночи,  проведенной  вчера  в
какой-то рыбацкой хибаре в нищей семье, где все спали вповалку,  он  нашел
на себе вошь.
     Идти пришлось среди  цветников,  а  потом  по  скалам  среди  лиан  и
столетних деревьев  к  купальным  павильонам.  Старик  массажист  спросил,
тронув его тело:
     — Америка?
     — Оросия дес, — ответил Алексей. — Ватакуси ва суй фу дес*.
     _______________
     * Русский я, моряк.

     — А-а! Хай-хай! — поразился массажист.
     Когда  Алексей  сидел  голый  в  каменной  выбоине  в  горячей  воде,
хорошенькая молодая японка вошла и принесла ему угощение.
     Алексей Николаевич в халате после купания возвращался к  гостинице  в
сопровождении слуги. Встречать  его  на  крыльцо  вывалилась  целая  толпа
японцев. Шиллинг уже объяснил  всем,  что  от  адмирала  прибыл  лейтенант
Сибирцев.  Офицеров  пригласили  в  большую  комнату,  которая  называлась
«краб».
     Хозяин  гостиницы  принес  и  поставил  перед  Алексеем  Николаевичем
лакированный столик, фарфоровые чашки, чай, горячий суп и живого  рака  на
блюде.
     Хори сказал, что купец, с которым вчера познакомился Шиллинг, прислал
в подарок свинью и своего повара для услуг.
     — Я велел зарезать свинью.
     Переводчик был в ударе, чувствуя, что сделка заключена и все идет  на
лад и его ожидает большое будущее.
     Попозже подали еще не виданные в Японии офицерами угощения. Тут  были
и лучшая рыба, и свинина со всевозможными соусами, и  какое-то  особенное,
вкусное сакэ.
     Сам купец — добродушный сухой человек с  вечной  улыбкой —  явился  в
разгар пира. Хори не утаил, что этот торговец держит дело на паях с князем
Мурагаки, и добавил, что некоторые князья вообще в долгу у торгашей.
     Потом появи