сь
присутствовать, и иногда весь строй детей  в  военной  форме,  вытянувшись
перед истязаемым товарищем, не выдерживал, выкрикивая сначала вразнобой, а
потом  хором:  «Хватит,  хватит,  довольно,  довольно!»   Детские   голоса
становились все отчаянней, не слезы, а мужество слышалось в них.
     Но за последние  годы  Алексей  Николаевич,  более  под  воздействием
гуманных философских взглядов, доходивших в  образованную  среду  морского
офицерства  через  книги,  стал  ощущать  всю  свою  высоту,   чистоту   и
благородство, когда чувствовал, что руки его чисты, что он не  съездил  по
роже матроса, когда было «положено», а мог бы это сделать, «съездить»  его
по тройному праву: как нижнего чина, как  крепостного  и  как  сам  битый,
драный, приученный с малых лет к сечке, лупке, порке, дранью, к голоду,  к
невероятному физическому напряжению и терпению. Знаменитый Иван  Федорович
Крузенштерн старался смягчить  нравы  кадет  и  способы  их  воспитания  в
корпусе, будучи его директором.
     Но и при нем придерживались все же западной, немецкой, даже прусской,
системы выработки характера и мужества в военных учебных заведениях.
     Били не только в России. Били в Англии,  драли  и  секли  благородных
лордов, потомственных моряков. Всюду драли. Поэтому  и  пробуждался  такой
могучий протест в обществе всех стран Европы  против  телесных  наказаний.
Даже в Америке начинали говорить о правах негров.
     В  портах  строго  следили  за  матросами,  чтобы  не   дрались,   не
безобразничали. Наверно, ни один флот не  являлся  в  порты  государств  с
такими образцовыми, покорными и  прилежными  матросами,  как  русские  под
надзором унтеров и лейтенантов.
     Достойным  противником  для  драк  считали   англичан.   И   русскому
доставалось, и британцу  прилетали  плюхи,  которых  не  ожидает  человек,
уверенный  в  своих  качествах  достойной  особи  из  благоустроенного   и
свободного государства с могуществом в  тысячи  кораблей.  Может  быть,  и
дрались  из-за  того,  что  он  из  слишком  благоустроенного  и  богатого
государства, срывая русское зло на бармингамском в общем-то славном парне,
который  лишь  добросовестно  выказывает  то,  чему  его  научили, —  свое
превосходство. Говорят, что война  против  англичан  не  прихоть  царя,  а
закономерная борьба против эгоистической,  самодовольной  свободы  гордого
парламента,  управляющего  почти  всем  несчастным,   злым,   запутавшимся
человечеством.
     «Но ради чего погибнут сотни тысяч молодых  жизней  в  этой  войне? —
подумал Алексей Николаевич. — Ради гордости против  гордости?  Осиротевшие
семьи пойдут на поклон к меняле, ростовщику, продадут дочерей,  попадут  в
когти, которые куда пострашней  британской  гордости».  Ему  стало  стыдно
своих мыслей.
     — Ваше  благородие, —   послышался   за   спиной   голос   боцмана, —
поберегитесь.
     Матросы, босые,  в  парусиновых  штанах  и  в  просмоленных  куртках,
отводили снасть.
     На «Диане» почти тридцать офицеров и более пятисот матросов.  Адмирал
выбрал лучших из экипажей «Дианы» и «Паллады». Остальные офицеры и матросы
«Паллады» и «Дианы» временно списаны  на  берег  в  распоряжение  адмирала
Невельского, который хочет их вооружить топорами.
     На «Диане» теперь не всех офицеров знаешь,  здороваешься  за  столом,
отдаешь честь или стоишь на молитве, служишь с ними  плечом  к  плечу,  но
подлинных знакомств с палладскими еще нет. Алексей Николаевич  сходится  с
товарищами быстро и легко, может свободно заговорить и даже  приноровиться
к собеседнику. Но, знакомясь, умеет держаться на расстоянии. У него всегда
много товарищей, но дружит он с немногими.
     По борту быстро, мелкими шажками прошел, никого не замечая, лейтенант
Можайский. Он наблюдает полет какой-то черной ширококрылой птицы.
     — Здоровый у них лейтенант, — сказал слегка конопатый матрос  Василий
Букреев, дивясь саженному росту Можайского.
     Василий закрепил снасть и стал глядеть на фрегат на буксире.
     — Идите, ребята, — молвил боцман Черный.
     — Пойдем закурим, — сказал Василию матрос Сидоров.
     — И что он все смотрит? — спросил Васька про лейтенанта.
     — Верно, хочет нарисовать.
     Команда вышколена. Букреев  умеет  взбежать  по  вантам,  не  держась
пробежать по рее. Да никогда бы прежде не  поверил,  что  человек  на  это
способен. А прошли годы, и он сам всему  обучился.  Теперь  матрос  первой
статьи, ходит по дереву, как кошка, а не человек.
     — Мордобой,  сука,  на  «Палладе»! —  сказал  Васька   про   капитана
Лесовского.
     — Свое отслужила, — задумчиво сказал Митрий.
     Корабль шел, не  уменьшая  парусности.  Адмирал  на  мостике.  Он  не
приказывает рифить. Значит, шторм не разыграется.
     «Приготовиться выбирать буксир», — раздался условный свисток. Матросы
поднялись и побежали на  корму.  На  «Палладе»  отдали  буксир.  На  корме
«Дианы» стали крутить лебедку, выбирая канат.
     Адмирал откозырял офицерам и сошел с мостика.  Лейтенант  Пещуров,  с
юношеским пушком усов на свежем лице, шел с ним рядом крупным шагом, держа
ногу. Адмирал шагал тяжелой торжественной походкой. Видно, что он доволен,
полон решимости, воодушевления, и это  чувство  передавалось  Сибирцеву  и
матросам.  Корабль,  со  всей  командой  и  офицерами,  казалось,  начинал
становиться единым живым существом.
     Адмирал прошел вниз, к себе