зывается
Токайдо. Токайдо, господа. Запомните  это  слово.  По  ней  вызываются  на
службу в столицу сиогуна князья со своими войсками.  По  ней  двигаются  с
охраной  князья.  Вот,  собственно,  те  сведения,  которыми   располагают
европейцы. Дальнейшие подробности пока темны.
     — Простите меня, Осип Антонович, — подымаясь, сказал юнкер Лазарев, —
но что  это  за  карта  и  чем  она  отличается  от  карты  у  Константина
Николаевича?
     — У Константина Николаевича находится морская карта побережий Японии,
а не политическая. На ней нет княжеств. Копии всех частей ее  находятся  у
нас в штурманской рубке. А это политическая карта империи.
     — Значит, мы идем в Осака, чтобы обратить на себя внимание  законного
императора, как бы их папы римского? — спросил Сибирцев.
     — Возможно, что у Евфимия Васильевича  есть  основания  предполагать,
что взор японского народа надо обратить на законного императора. Наш визит
в Осака будет первым  знаком  уважения,  выказанным  европейской  державой
императору, а не сиогуну, жестом  дружественным,  слух  о  котором  должен
дойти до ушей  императора  сквозь  сиогунские  заставы.  Уж  этого  скрыть
невозможно. Со  временем  неизбежно  император  Японии  выйдет  из  своего
состояния изоляции, и адмирал первым предугадывает эти перемены.  Конфуций
учит, господа, что династия  прогрессивна  при  воцарении  и  должна  быть
свергнута, когда обнаруживает признаки упадка, и что главное в государстве
народ, который  законно  свергает  дурных  и  слабых  правителей.  Евфимий
Васильевич,  изучая  отрывочные  сведения  о  личности  императора,  хочет
предположить, что это сильная и энергичная фигура, которая не будет сидеть
сложа руки при грядущих потрясениях. Обращаясь к императору, мы не  только
желаем сделать намек на  его  будущее  и  подчеркнуть,  что  понимаем  его
положение, но и заручиться его  символической  поддержкой.  Мы  попытаемся
напомнить  ему  о  той  роли,  которую  может  играть  император  в  жизни
современного  общества,  если  он  воспользуется  религиозными   чувствами
японцев в политических целях.
     — А  не  получится  наоборот,  не  будет  ли  еще  хуже?.. —  спросил
Сибирцев. — По теперешнему времени все эти живые боги плохие  союзники.  А
японцы,  скорей  всего,  ничего  этого  не  признают,  решат,  что   хотим
застращать, приближаясь к их живой святыне.
     — Да, господа, как знать!  Может  быть,  настанет  время,  и  захочет
император  ездить  по  железной  дороге! —  сказал  Можайский. —   Наденет
котелок, возьмет тросточку да и махнет в Париж!
     — Мы демонстрируем  нашу  приверженность  идее  полной  независимости
Японии, уважения к традиционным понятиям японцев  и  к  двойственности  их
власти. Такова система действий, принятых адмиралом, господа...
     — Искусная система! — объявил  Можайский,  в  то  время  как  Пещуров
свертывал карту, а остальные офицеры, недовольные  последними  пояснениями
Гошкевича, поднимались и молча расходились из кают-компании.


                                 Глава 7

                             СВЯЩЕННЫЕ ТАЙНЫ

     Океан, меняясь ежечасно, дарил путешественникам  одну  художественную
картину за другой. Солнце всходило в сполыхе золотых  пожаров,  красное  с
утра, и подымалось в черную тучу. Через золото  ее  каймы  и  редких  лохм
виднелся   низ   огненного   полушара,   и   океан   становился   тяжелым,
иззелена-черным, как чернила.
     Рябь шла по нему слабее, словно ветер не в  силах  был  вздымать  эту
тяжесть. Местами оставались такие пятна чистой глади, как черные зеркала.
     Сносило тучи, и ветер расходился, разводя свободное волнение.
     Волны глухо шумели всю ночь. Перед рассветом тончайшие черные  облака
расположились друг над другом дугами, сплетая как  бы  волнистые  кружева,
сквозь которые видно все огромное небо в  бледной  голубизне  и  угасающих
звездах.
     «Диана» вошла во Внутреннее Японское  море.  Ее  обступили  волнистые
берега с террасами рисовых полей, в  зелени  растрепанных  ветрами  сосен,
среди которых виднелось множество соломенных крыш.
     В подзорные трубы видны гнутые крыши храмов. Множество лодок  шло  по
спокойной поверхности моря во все стороны.
     Капитан приказал вызвать японца, бежавшего из Хакодате. Тот  вошел  в
матросской форме, отдал честь и вытянулся. В парике из пакли он белокур  и
смугл, как переодетый забайкальский казак.
     — Где город, Киселев? — спросил его Гошкевич.
     Японец поднялся с офицерами на капитанский мостик и показал на  гору,
одиноко возвышавшуюся на дальнем берегу.
     — За этой горой.
     — Ты бывал здесь?
     — Нет, не был. Но видел на картинах изображение города и  пристани, —
отвечал японец.
     С марса спустился штурманский поручик Елкин.
     — Город  большой,  богатый,  в   трубу   видно,   что   там   начался
невообразимый переполох. Вон, смотрите, все  суда  и  лодки  как  магнитом
тянет за коническую гору. За ней находится, видимо, устье реки.  По-моему,
нас не ждали, и поэтому такой переполох. В  городе  люди  бегут  по  улице
толпами... Да, за горой, видимо, устье реки,  и  туда  во  множестве  идут
торговые суда.
     — Кажется, мы пришли в Осака раньше, чем поспели сюда распоряжения из
Эдо! — сказал Посьет.
     Японец Киселев объяснил, что высокая гора насыпана руками людей.  Что
реку приходилось углублять, пес