что в Симода есть переводчики?
     — Да, во всех портах, куда явятся иностранцы, назначены переводчики.
     — Так вы думаете...
     — Да, я думаю... Скажите, почему вы идете в Осака?
     Кичибе отлично понимал, почему Путятин решил идти  в  Осака.  Каково!
Вообще в жизни начинались такие перемены, что дух захватывало.
     «Опухают суставы, — думал  Путятин,  свирепым  адмиральским  взглядом
рассматривая свои босые белые ноги. — И  больно.  Ступить  нельзя.  Перри,
говорят, тоже еле ходил, так ноги болели».
     Адмирал с трудом нагнулся и потрогал босую ступню. «Мягка стала».
     Он знал, что гонец за гонцом помчатся из Хакодате в Эдо и обратно,  а
потом в Осака. «Трудно с японцами! Так они следят и за  нами,  и  друг  за
другом. А все же многое стало известно здесь Гошкевичу и Посьету».
     Гошкевич рассказывал адмиралу,  что  в  Симода  к  американцам  ночью
являлись на судно два японца. Они заявили, что просят их скрыть и что  они
хотят бежать из Японии в Америку, чтобы учиться там  западным  наукам.  Но
Перри велел ссадить на берег, и теперь японцы  их  скоро  казнят.  Видимо,
Перри поступил так, опасаясь за успех будущей торговли. Он объяснял потом,
что, обязавшись по договору уважать законы Японии, он не мог сразу же и по
пустяку отступиться... Из-за каких-то двух проходимцев  нельзя  подвергать
опасности  доходы  коммерсантов.  Японцы  могли  порвать  с   ним   всякие
отношения, обвинив в нарушении договора.
     «Но, во-первых, я не Перри и договора еще не заключал.  Японцы  знают
меня прекрасно и ссориться со мной не станут, да им и не  это  надо.  Пока
нам не до коммерческих интересов. И еще долго таковых не будет!
     Во-вторых, мы соседи и чего не бывает у соседей!
     А в-третьих, нашего японца я им не отдам. Он заявил, что  тоже  хочет
ехать учиться. А в этом ничего плохого нет!
     И ни в какую Симоду «Диана» не пойдет. В Осака!»


                                 Глава 6

                             В КАЮТ-КОМПАНИИ

     — «Как любил я тебя», — беря аккорд на гитаре  и  откидываясь,  запел
Алексей Сибирцев.
     — «Как мечтал о тебе...» — срывая вторую  гитару  с  книжного  шкафа,
подхватил Елкин.
     — «Как в тоске погибал...»
     — «Наяву и во сне...» — играя в две гитары, заливались молодые люди.
     — Чей это романс? Верстовского? — спросил Колокольцов,  отрываясь  от
иллюстрированного журнала с видами Парижа.
     — Да нет, это Елкинского! — небрежно отвечал Алексей Николаевич.
     — «Ах, тоска неизбывная...» — сплошным стоном  разражался  Елкин.  Он
брал печальный аккорд.
     Сибирцев  медленно  и  горько,  как  в  трактире,  запевал  цыганскую
плясовую, клоня свою светлую голову с большим лбом к струнам  и  покачивая
ею:

                     Эх, очи черны, щечки алы,
                     Ах, безумный ро-ок любви.

     — Капитан идет, господа!
     — Пусть идет...
     — «Спляшем, душенька, зазно-оба...» — продолжал Алексей Николаевич.
     Огромный Можайский избоченился и мелкими шажками поплыл по кругу.
     Елкин и Сибирцев, как сыгравшийся оркестр с хором:

                     Эх, очи черны, щечки алы,
                     Эх, ты, безу-ум-ны-ый ро-ок... —

запели они в два голоса,  и кажется,  что зашевелились и повеселели видные
по правому борту мрачные горы главного японского острова Ниппон.
     Елкин подкинул  гитару,  схватил  ее  на  лету,  перевернул,  щелкнул
ногтями в такт плясовой по дереву и  швырнул  Можайскому.  Тот  поймал  на
ходу, казалось, за струны, а не за гриф, подхватив  аккорд.  Елкин  развел
руками и пошел мелко и скользко, на носках. Александр Федорович заиграл на
басах, поддерживая теноровую тоску Сибирцева.
     — «Ах  ты  сукин  сын,  камаринский  мужик», —   переменил   плясовую
Александр Федорович.
     — Как, вы еще не устали, господа? — знакомым и пугающе  густым  басом
спросил кто-то.
     В дверях стоял адмирал. Как и когда его принесло, никто не видел.
     — Ужасно  устал... —  Можайский  положил  гитару,  одернул  мундир  и
вытянулся в струнку.
     — Евфимий Васильевич, мы подготавливаемся с Александром  Федоровичем,
хотим показать японцам плясовую цивилизацию, — заметил Елкин.
     Адмирал знает, что поручик вернулся с тяжелой описи.  «Диана»  шла  в
двух милях от мрачной стены берега,  где  волны  подымали  на  чернь  скал
облака пены. Иногда с промером приходилось посылать вперед шлюпку.
     Адмирал присел во главе стола. Он вынул записную книжку и  задумался,
раскрыв ее. Зачем его занесло в кают-компанию  и  какие  он  решал  сейчас
великие проблемы — неизвестно.
     Офицеры, п