оская,  залитая  солнцем
пустая палуба «Паллады».
     — Какая женщина, господа! Где вы нашли  такую,  Александр  Федорович?
Маг и волшебник!
     — Господа! Адмирал не разрешит держать эту картину в кают-компании! —
заявил толстый мичман Зеленой.
     — Да в салоне у него висит лондонский лубок:  красивая  жена  фермера
гладит сытого петуха, — заметил лейтенант Карандашов. — Даром, что  одета,
а вполне неприлична!
     — Так это вы японцам? — спросил Шиллинг.
     — Говорят, главный их посол — любитель женщин и немножко циник, —  не
глядя на картину, заметил Можайский, все еще поглощенный своим пейзажем.
     — Японцев не удивишь изображением голой женщины.
     В кают-компании все стихло. Можайский сообразил, что вошел капитан.
     — Я уберу эту картину в  свою  каюту, —  сказал  он  поспешно,  кинув
взгляд на Лесовского.
     — Да нет, пожалуйста, пожалуйста, — холодно ответил капитан и  прошел
на свое место.
     Двое огромного роста матросов в белоснежных  костюмах  стали  вносить
обед. С супниц  снимали  крышки.  Разнесся  приятный  запах  борща.  Елкин
запнулся за стул и неловко оперся на плечо барона.
     — Простите...
     — Пожалуйста, — ответил Шиллинг.
     У капитана широко открытые глаза  смотрят  с  неизменным  удивлением,
словно он всегда видит беспорядок. Когда  идет  по  палубам,  кулаки  его,
кажется, сжаты наготове.
     — Копия Венеры Веласкеса, — сказал Степан Степанович,  вглядываясь  в
картину.
     Можайский ответил, что писал на  память,  стараясь  передать  японцам
что-то из знакомого и признанного.
     — Адмирал посоветовал изобразить для японцев европейскую женщину.
     — Чтобы они увидели да и  открылись  поскорей, —  сострил  в  густые,
нестриженые усы старший офицер Александр Сергеевич Мусин-Пушкин.
     — К сожалению, не было натуры, с кого писать, — ответил Можайский  и,
поднимаясь, пошел мыть руки.
     — Японские женщины не  крупны,  суховаты,  обычно  узки  в  бедрах, —
рассказывал Гошкевич, — ноги у них не очень стройны.
     — Нет, не говорите, —  сказал  адъютант  и  секретарь  адмирала,  его
племянник Пещуров, бывший на «Палладе» в Нагасаки на всех переговорах.
     Он так юн, свеж и красив, что однажды японский посол Кавадзи  спросил
его: «Хотите быть моим сыном?»
     — А вы, лейтенант,  близко  видели  японок? —  взглянув  на  Пещурова
своими белесыми глазами, спросил капитан.
     Пещуров смолчал.
     Все знают,  что  японцы  тщательно  скрывают  своих  женщин.  Поэтому
наибольшее доверие вызывали рассказы Гошкевича как знатока  Азии,  который
умел завязывать довольно дружеские отношения с японцами.
     — Да вот, господа, Елкин лучше всех знает  японок! —  громко  добавил
он.
     — Да вы что, господа! Я ни единой японки не видел еще...
     — Простите, я хотел сказать, гилячек...
     Елкин зажмурил левый глаз, а правый выкатил  на  барона.  Штурманский
поручик — атлетического сложения и  самый  белокурый  из  всех  офицеров —
неизменно обращал на себя внимание всех южных женщин и пользовался  у  них
успехом.
     — А как китаянки? — спросил юнкер Корнилов, обращаясь к  Гошкевичу. —
Вот вы прожили семь лет в Пекине. Составилось ли у вас какое-то мнение?
     — В Японии вам интересно будет, —  сказал,  обращаясь  к  Можайскому,
лейтенант Колокольцов. — Там все необычно.  К  сожалению,  хотя  мы  долго
стояли в Нагасаки, но мало видели. Как ни странно, а виды в  Императорской
гавани и Де-Кастри мне показались похожими на Японию. Та же игра красок.
     — Вот уж ничего подобного, — перебил Елкин.
     Постепенно разговор становился  серьезней.  Заговорили  про  народное
восстание в Китае, про шаткость положения маньчжурской династии.
     Офицеры «Дианы» не были ни в Китае, ни в  Японии.  Лишь  на  пути  из
Америки они прошли Сангарским проливом между Японскими островами и  видели
горы этой страны да кое-что  подметили,  приближаясь  к  рыбацким  лодкам,
которые  сразу  же   уходили   прочь.   Читая   книги   западноевропейских
путешественников, многие вынесли впечатление, что китайцы и  японцы  очень
походят друг на друга и происходят от единого корня, что  Япония —  страна
цветов, слабых, изнеженных мужчин и ярких женщин,  похожих  на  фарфоровые
статуэтки. Все они с огромными черными прическами, в черепаховых  гребнях,
и что гейши — доступны и соблазнительны.
     Рассказы  Гошкевича   и   палладских   офицеров   оказывались   очень
прозаическими, они вели речь про уголь, снабжение кораблей провизией,  про
американцев, японское рыболовство, несовершенство китайского вооружения  и
междоусобные битвы в Китае, про торговлю европейцев  опиумом.  Помянули  и
наш Амурский край. Гошкевич полагал, что через него  произойдет  сближение
наше с Китаем более тесное, чем до сих пор.
     — Китайцы и японцы — совершенно разные народы, — уверя