| |
яды с пиками, саблями
и ружьями. Напротив русских живо построилась сплошная стена японских
воинов. Они стояли не рядами и не в каре, но стройность, решимость и
порядок чувствовались в их построении.
Никто не умел принять вида более свирепого, чем Эгава Тародзаэмон.
При его высоком росте он выгнул грудь, а сам нагнулся вперед, словно
устремляясь на врага. Его губы поджаты, и от этого горбатый нос стал еще
острей и выгнутей, а черные острые глаза хищно щурились и смотрели прямо
на Путятина, как бы разрезая его лицо. Косыми, как острые плавники
касатки, были клинья черных волос на висках дайкана.
Эгава был самым осведомленным об этике и обычаях «сейя хьто», то есть
западных людей. Но с тем большей уверенностью он действовал совершенно в
духе старейших традиций, встречая почти безоружных, мокрых и голодных
пришельцев с погибшего корабля. Его войско сомкнулось грозной стеной, все
с саблями и копьями, наведенными прямо на адмирала. Вдруг японцы
разбежались на две стороны, открывая две черные пушки. Их подвезли
незаметно, хотя Сибирцев заметил какую-то возню и предупредил Лесовского.
За спиной адмирала черной стеной через всю ширину отмели, до кромки
утихавшего моря, стояли усатые матросы-гренадеры.
Адмирал с Шиллингом, Пещуровым и Сибирцевым выступил вперед. Все эти
японские странности, как твердо был уверен адмирал, не суть их самих, а
только поза. Их чопорность, негостеприимство, граничащее часто с
грубостью. Только теперь, через год после Нагасаки, адмирал стал понимать,
что эти строгости и жестокости — результат противоречий в обществе,
запуганности, желания каждого японца скрыть от своих всякую симпатию к
русским и прослыть патриотом. Видимо, консервативная партия еще очень
сильна. Поэтому и все эти варварские экзерсиции с пушками, направленными
против потерпевших кораблекрушение. Неизвестно еще, каким было
распоряжение здешнему рентмейстеру из Эдо, дружеское или враждебное к
русским! Надо быть готовым ко всему! Ну что же, если бой, то сейчас все
шестьсот человек, как один, кинемся на ваши самурайские сабли, господа, а
не полезем в клетки, как свободные англичане и американцы. Победа над нами
даром не достанется!
«Теперь вы безоружны, — как бы говорил острый взгляд Эгава, — и мы
сделаем над вами все, что захотим!..»
Адмирал попытался заговорить, но переводчик исчез.
— Киселева сюда! — велел адмирал.
Вышел японец в форме матроса.
— Это русский посол Путятин с корабля «Диана», — начал он.
Эгава вздрогнул, услышав японскую речь. Этого даже он не ожидал.
Неужели это русский Накахама?
Эгава назвал себя и сказал, что он со своими людьми прислан встретить
посла.
— Зачем же, если прислан встретить, — сердито спросил Киселев, —
пушки наставлены прямо на посла?
Как любой на свете офицер или полковник, Эгава обернулся и что-то
властно сказал. Пушки были бегом утащены солдатами наверх. Около дайкана
осталось пятеро воинов, и все снова увидели своего старого знакомца
толстяка Татноскэ.
— Хори, здравствуйте, — сказал Шиллинг, — что за недоразумение, что
за встреча?
— Это ошибка, знаете, — отвечал Татноскэ.
— С кем имеем честь беседовать? — почтительно спросил Эгава и
поклонился, выслушав голландский перевод.
Он сказал, что очень рад, что это, оказывается, действительно русский
посол, а не другие иностранцы. Сказал, что он послан бакуфу встретить
русских в Хэда. Но, узнав, что корабль их исчез, а какое-то судно терпит
бедствие на море Фудзи, поспешил сюда. Убедившись, что это русские, он рад
встрече с послом. Для посла приготовлен дом. Чистые маты, хибачи и футоны.
— Со всеми своими людьми я готов помогать вам во всем, в чем только
возможно. Мы готовы всех спасти, накормить, одеть и дать ночлег. Дома
сейчас будут для вас очищены, а также построены новые.
— Благодарите... — сказал Путятин.
— Адмирал благодарит японское правительство и дайкана провинции
Идзу, — сказал Шиллинг.
— В
|
|
