.  Соболь  не  выходил.  Охотник  нащупал  его  в  дупле.  «Вот  где
притаился.  Живой,  теплый,  дрожит».  Айдамбо схватил зверька рукавицей и
вытащил его.  Он зажал пухлые задние лапки самки коленями, а за передние с
силой вытянул всю тушку и,  нащупав пальцами бьющееся сердце,  оторвал его
под шкуркой,  чтобы не портить пушнины. Содрав шкурку, Айдамбо съел сырого
соболя.  Долго еще он бродил по тайге,  ел дятлов, белок и соболей, спал в
дуплах и под корнями деревьев, а иногда и совсем ночами не спал.
     — Я знал,  что ты не пропадешь, — говорил Покпа, когда сын вернулся в
балаган. —  Ты,  мой парень,  умный, не хуже меня охотишься: это я нарочно
сказал, что ты ленивый. Я знал, что ты много соболей возьмешь. Когда злой,
то лучше поймаешь...  Теперь вижу —  моя порода. А если торговать бы стал,
как Писотькин сын Данда, я знал бы, что ты не мой сын... Убил бы тебя.
     Старик выпросил у  сына  трех соболей и  на  радостях стал собираться
домой,  втайне  надеясь  хорошенько отдохнуть и  погулять.  Айдамбо  решил
охотиться до тех пор, пока не добудет много мехов, хотя бы пришлось жить в
тайге до весны. Ему не хотелось отдавать Покпе трех соболей, но он пожалел
отца и уступил.
     — Я  скоро  обратно приду, —  говорил старик. —  Как  продам соболей,
сразу вернусь. Я недаром сегодня во сне видел, что пьяный напился.
     Покпа живо  собрался.  Прощаясь с  сыном,  старик заплакал.  Плакал и
Айдамбо.  Он  горячо любил отца и  привык с  ним охотиться.  Возвращаясь к
балагану,  он  всегда знал,  что  отец  ждет  его.  Теперь Айдамбо надолго
оставался в одиночестве.  Кроме него, на много дней пути кругом в тайге не
было ни души.
     Видя,  что сын расчувствовался, Покпа попробовал выпросить у него еще
двух соболей. Айдамбо утирал слезы, жалея отца, но соболей не дал.
     — Ну, ладно, — согласился старик и ушел.
     На  другой  день  Айдамбо отыскал новый  след.  Крупный соболь прыгал
широким махом,  ставил обе  лапки прямо —  правую чуть впереди левой,  все
время  одинаково.  По  следу Айдамбо видел,  что  соболь нрава спокойного,
сильный,  уверенный в себе.  Шерсть у него пушистая, обильная, без пежин и
пролысней, не то что у злых, неровно прыгающих зверьков, томимых болезнями
и непомерной жадностью.
     — Этого соболя мне обязательно отдайте, — молился Айдамбо духам.
     Ельник,  валежник,  скалы,  каменистые склоны,  ключи,  марь пробежал
Айдамбо.  Он шел легко и быстро,  так же спокойно и уверенно,  как соболь,
словно брал  с  него  пример.  Крепкий,  обдутый ветрами снег  не  успевал
осесть,  как легкие лыжи охотника проносились дальше,  и  только на крутых
изгибах снежных волн появлялись трещины.
     Лес редел.  Деревья клонились во все стороны.  Казалось, они падали в
сугробы.  Повсюду валялись в  беспорядке заснеженные ели  и  лиственницы с
высокими белыми шапками снега на корнях и по стволам.  Чем выше поднимался
Айдамбо,  тем  холодней и  ветреней становилось.  Но  Айдамбо не  мерз.  В
ожидании удачи тело его пылало и лютый морозный ветер не студил лица.
     Соболь запутал след.
     «Хитер,  ловок,  обманывает...  Своим же  следом обратно идет,  потом
опять вперед,  потом петли делает.  Трудно разобраться.  Под  камень,  под
валежины забирается,  пролезает далеко.  А  соболь хороший,  след тяжелый,
чистый волос, ровный. Был бы плохой соболь, в следе кости было бы заметно,
как у того, старого».
     Айдамбо искал зверька в норах, в дуплах, расставлял самострелы на его
путаных тропках.  Он  разыскивал новый,  незастывший след,  когда  черный,
гибкий,  длиннотелый зверек вдруг выбежал и  стал  прямо против Айдамбо на
громадном сваленном стволе. Соболь замер, горделиво подняв голову.
     Замер и охотник.
     «Что делать? Стрелять? Пока лук снимешь — убежит...»
     Айдамбо хлопнул в  ладоши и крикнул что было силы.  Соболь испугался,
громадным прыжком вскочил на  дерево и  умчался ввысь по  стволу,  так что
слышно было, как царапали сухую кору его молодые острые когти.
     Этого-то  и  надо было Айдамбо.  Он  нарочно закричал,  чтобы загнать
соболя повыше на дерево.  Не уступая в быстроте соболю,  он схватил лук и,
мгновенно и  метко прицелившись,  пустил стрелу между редких голых ветвей.
Он сбил зверька. Падая, соболь переломил хребет об острый сухой сук.
     Вечером Айдамбр рассматривал свою добычу.
     «Если бы  ты  знала,  как я  для тебя стараюсь,  Дельдика!  Сколько я
хребтов и  речек обегал!..  И  еще  неизвестно,  сумею ли  я  принести эти
шкурки? Не встретятся ли мне по дороге торговцы, не отберут ли все у меня?
Не для них ли я стараюсь?»
     Блестящая черная шкурка искрилась в его руках.
     «Набить бы таких соболей,  подарить Дельдике на шапку!  Жаль отдавать
купцам».
     С мечтой о девушке Айдамбо уснул, опустив голову на шкурку соболя.


                             ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Старый  Покпа  был  человеком неуживчивым.  Он  не  ладил  со  своими
односельчанами.  Его дом в Мылках пустовал,  а Покпа с семьей жил в фанзе,
стоявшей далеко от стойбища,  на острове, на берегу одной из бесчисленных,
кишащих рыбой проток, что идут из Амура в озеро Мылку.
     Возвратившись с охоты, Покпа захотел побывать в деревне. Он приехал в
Мылки,  чтобы показать соболей гольдским торговцам —  Данде и Денгуре.  Он
рассчитывал набрать у  них  под  меха вдоволь водки и  разных товаров,  но
отдавать совсем этих соболей своим тор