|
я Васька.
Он уж и не рад был, что поехал на Горюн, в такую тягость было ему
все, но по-прежнему терпел. Когда Савоська уехал, мальчик очень жалел, что
старик не рассказал еще одну сказку — про амба-лоча. Хотел рассказать, да
не успел.
Но вот настали такие тяготы, что уж и Ваське не до сказок. Он в душе
клянет день и час, когда собрался на Горюн. Хочется к матери, готов
зареветь, такая мука: жарко, тяжко, скучно. От воды прохлады нет. Тесно.
Сопки сошлись, жгут живьем, скалы кажутся раскаленными.
— Руки гудят, — молвил Илья.
Иван засмеялся:
— Гляди, и Бормотова проняло!
На остановках гольды играли в карты, расположившись в лодке на груде
товаров, где-нибудь под кустами, свесившимися с берега, или прямо на
солнце, на отмели.
— Всё играют? — спрашивал Иван у Ильи.
Он шел на своей лодке впереди и лишь изредка дожидался остальных.
— Как остановка, режутся вовсю! Жара, мошка, оводы, а им хоть что!
Пот с них льет, дядя Ваня, а они кричат — чуть не дерутся.
— Как, не устаете? — спросил Иван.
— Как не устаем! Конечно, устаем! — отозвался гольд.
— Отгони хоть слепней.
— А ну их к чертям! — отмахнулся гребец и продолжал бить козырями.
— Вот, Васька, людям в такой работе нужно какое-то утещенье. Это же
убийство — вверх по Горюну товары подымать. Вот он толкается шестом —
клянет и себя, и работу, и меня уж, не без того, но надеется, что
остановка за мысом будет и он товарища обыграет в карты. Что поделаешь,
люди!.. И я не препятствую, пусть утешаются, лишь бы на меня работали. Я
тут как царь. Правда?
Илюшка смеялся: дядя Ваня всегда шутит!
Васька слушал серьезно.
— А нам чего ждать? — вдруг спросил он.
— А тебе что надо, ты сам достигни! Будешь водку пить, в карты
играть, паря, да еще утешаться этим — век станешь шестом чужой товар
толкать. Ну, поехали! — грозно крикнул Бердышов на гольдов.
Как только близился перекат, сзади кричали:
— Илюска, Илюска!
Гольды выбивались из сил и льстили Илье, чтобы он постарался. Илья
сверкал глазами, изо всей силы налегал на шест и приводил в восторг всех
лодочников. Глядя на него, всем работалось веселей.
Горюн разделился на чистый и мутный. Гольды объяснили Ваське, что
мутная вода в рукаве оттого, что выше впадает желтая река. К полудню лодки
подошли к ее устью. Откуда-то из густого лиственного леса валили
мутно-глинистые тихие потоки воды. Вскоре в дубняках и ильмовниках
открылся широкий вход в тихую реку с желтой водой. Гольды с облегчением
вздохнули, бросили шесты и взялись за весла.
— Теперь по этой реке пойдем. С Горюном прощаемся, — сказал Иван. —
Тут тихое течение, будет людям легче.
Холодный вид болот и редких берез открылся за лесом. На берегах
исчезли дубы и липы. Виднелись лишь огромные кочки и кустарники, и все
было желто, как и вода в речке.
«На Горюне шум, звон, лес, плавники, как-то веселей, — думал
Васька. — А тут словно зашли на край света, словно заехали в такое место,
где уж осень наступила».
Но вскоре местность снова оживилась. Далеко над желтым болотным
кочажником, который протянулся от берега вдоль на целые версты, стала
видна крутая, как стена, сопка с буйной дубовой рощей на вершине, а
напротив нее, на другом берегу, из-за мыса понемногу появлялось большое
стойбище со множеством юрт и свайных амбаров. Своры собак бродили вдоль
берега. Видны стали лодки, котлы, связки сушеной рыбы, черепа зверей на
вешалах и на деревьях, толпы людей в шкурах, с трубками и ножами, голые
ребятишки, костры, а за стойбищем — вековой лес из высочайших кедров с
раскидистыми ветвями.
— Вот и Кондон! — молвил Бердышов.
Юкану встречал гостей. Это старый друг Ивана, с которым когда-то
вместе били Дыгена. Юкану краснолиц, бел как лунь, с длинными седыми
усами. Он, казалось, был несколько смущен.
Другой былой спутник и товарищ Ивана — Васька Диггар — вертелся тут
же, заискивающе смеялся и помогал Ивану вылезти из лодки. Васька нынче
зимой был в Уральском, хотел сватать Дельдику, устроил там гонки, менял с
Айдамбо собак, они чуть тогда не перестрелялись. После того приезжал к
Ивану и сам Юкану.
— Вот я решил на Горюне побыва
|
|