и что ружье
это как игрушка.
     Наутро лодки были загружены.  Уезжали раньше, чем хотели. Все сделали
за  день.  Работники —  гольды и  уральцы —  ждали  хозяина.  Иван  что-то
замешкался в зимовье.
     Вся деревня вышла на берег проводить отъезжающих.
     — Илья  схитрил все  же!  Нанялся,  чтобы Дуню  повидать! —  говорила
Таня. —  Пень с глазами, а изловчился. Смотри, Илья, там не упусти, она уж
о тебе плакала.
     Она  подмигнула парню,  сидевшему на  носу лодки,  и  хлопнула его по
спине.
     — А   рубаху-то   новую  взял? —   спросила  она. —   Васька  у   нас
приготовился.
     У Ильи уши покраснели.
     — Ну,  довольны,  ребята? —  спрашивал парней Тереха. —  С  Иваном-то
надежно.
     — Мозоли на глазах наглядят! — сказал Иван, подходя к лодке.
     На нем клетчатые штаны и шляпа.
     — С  Иваном-то  они  сами  кого-нибудь  ограбят, —  толковал  шутливо
Кондрат,  когда лодки ушли. — А ты, Егорушка, говорил: «На новых-то местах
жизнь пойдет по справедливости».  А,  гляди,  люди работников нанимают.  А
наши парни уж постараются на соседа.  Он с малого начинает.  А как приучит
их работать на себя, под урожай, вот даст!.. А потом что — не знаем...
     — А  ты  что же  раньше молчал?  По-твоему,  значит,  зря я  отпустил
Ваську?
     — Да нет уж,  пусть приучается!  Ладно!  Да все же деньги. Посмотрим,
что дальше будет...
     Дед сам желал, чтобы Васька заработал денег. Иван платил куда больше,
чем на старых местах.  Не так обидно батрачить, если за такие деньги. Но в
глубине души дед побаивался, как бы Иван не согнул тут всех когда-нибудь.


                             ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

     Возвратившись  домой,   Айдамбо  не  стал  ни  пить,   ни  есть,   ни
разговаривать.  Дома  вкусно пахло звериным мясом.  Сестренка варила рыбий
жир. Лезли и лизались собаки. Старик Покпа сидел за столиком и, обжигаясь,
ел кашу.
     — Ну,  как охотился? —  не оборачиваясь, спросил он. — Иди есть кашу.
Хорошая каша.
     — К черту иди со своей кашей! — отозвался сын.
     — Ай,  наори! — весело подпрыгнул Покпа на кане, словно подколотый. В
хорошем настроении он все склонен был принимать в шутку.
     Айдамбо присел на  кан  рядом с  ним  и  стал яростно царапать обеими
руками голову.  Он теперь моется,  голова у  него чистая,  но и  с  чистой
головой не придумаешь, как тут быть. Айдамбо трет ее и скребет.
     — Сытый,  что  ли? —  спросил отец. —  Русские хлебом накормили?  Что
такое хлеб? —  рассуждал старик. —  Лапшу знаю,  лепешки знаю, пампушки. А
русские хлеб едят — так мне люди сказали. Когда я посмотрел, что они едят,
то плюнул. Черный и вязкий. Совсем не на еду похожий.
     — А ты сам от грязи черный, — с сердцем возразил ему Айдамбо.
     Покпа был вспыльчив,  он  мог избить сына.  Но  Айдамбо долго не  был
дома, он охотился где-то далеко, старик соскучился и простил грубость.
     — Как люди живут,  ты не понимаешь, —  продолжал парень. — Деревяшкам
молишься,  рубаху грязную носишь,  сам никогда не моешься.  У  нас в  доме
грязно.
     Мать с плаксивой гримасой слушала сына. Так долго не был дома — и вот
приехал и  бранится.  Пусть бы добром сказал,  ведь она согласна ради него
все сделать: вымыть дом, одежду...
     — Откуда  ты  явился? —   удивлялся  Покпа. —   Ты,  парень,  однако,
сватался, и тебя погнали.
     — А  из-за  чего меня погнали?  Конечно,  из-за тебя!  Мне из-за тебя
жениться не дают.  Ты меня чистоте не учил.  Сам грязный. Смотри, какая на
тебе рубаха!
     — Я  от грязи еще ни разу не умирал, —  ответил Покпа самодовольно. —
Есть не будешь? И не надо... Я уж все съел.
     Старик повалился на кан и, как обычно, лег на спину, раскинув ноги.
     — Что невеста тебе сказала?  Чтобы ты хлеб ел?.. Я зря тебя в детстве
не обручил. Надо было женить тебя на кривой Чуге. Тогда бы ты не был такой
умный.
     — Тьфу, видеть тебя не могу! — вскочил Айдамбо.
     — Ой-ой, сынок! — забеспокоилась старуха.
     — К  чертям вас  обоих  вместе с  матерью!  Я  хочу  правильную жизнь
узнать,  как надо все делать...  А  вы  только мне мешаете.  Лучше бы  вас
совсем не было!
     Покпа лежал не шевелясь, изумленный рассуждениями и поступками сына.
     — Не хочется подыматься, а то бы я оттрепал бы его за косу. Грязь ему
не нравится,  русские грязи не л