| |
спрячь под картуз, а то нехорошо. Надо бы по правилам косу обрезать...
Теперь ты смело можешь идти свататься.
Айдамбо помнил совет Бердышова — стать похожим на русского — и решил
постараться и преобразиться к его приезду.
«Вот Ванька удивится», — думал он.
— Ну, а теперь надо еще выпить!
— А пьяный буду? Что тогда? Худо, когда пьяный. Свататься как пойду?
— Уж если ты хочешь на самом деле походить на русского, да еще на
жениха, надо выпить хорошенько. Как же! Раз жених — надо всем показать,
что у тебя есть деньги, меха, что ты охотник хороший и не скупишься, всех
угощаешь. Сразу скажут: «Вот это жених! На русского походит!»
— Ну, ладно.
Гольд понимал, что одежда, которую дал Федор, стоит дорого. За свое
преображение он отдал Федору соболей. Но, как заметил мужик, в мешке у
парня еще оставались и соболя и связка превосходных выдр.
— Ну-ка, Агафья, давай, живо! — покрикивал Федор.
Айдамбо нравилось, что из-за него так суетятся, что тут такие хорошие
друзья, угощают так любезно. Айдамбо был еще молод и к водке не
пристрастился. Но для него, как и для многих бедных охотников, обираемых и
приучаемых к водке торговцами, пьянство представлялось большим
наслаждением.
* * *
...В лето первого сева Барабанов много и тяжело работал на пашне,
клял здешнюю землю и Егора Кузнецова, который нашел в ней какую-то радость
и еще надеется устроить тут жизнь по-новому. Жесткая мокрая целина мучила
Федора, но он старался, потому что иного выхода не было.
Осенью он собрал урожай, ладный для первого раза. Земля была
разработана. Мужик повеселел, почувствовал, что стал на ноги крепко.
На одном из последних баркасов Федор купил водки, ситцев, колец,
побрякушек и менял все это на меха. Тут только понял он, что значит
торговать с гольдами, какие барыши можно выгребать. Гольды в большинстве
привыкли, что их обманывают и спаивают, они терпели все.
«Эх, тут торгашам не жизнь, а масленица!» — думал Федор, но его
разбирало зло, что богатеет медленно. «Умный же народ эти бельговские
купцы!» — не раз с завистью думал он.
У Федора недоставало размаха, уменья повести дело широко. Он боялся
истратить сразу все деньги — купить побольше товару. Ситцы и водку брал он
из вторых рук, на баркасах, не рисковал ехать за товаром в Хабаровку или в
Николаевск.
Он скрывал свою торговлишку от властей и поэтому страшился и не любил
исправника, опасаясь, что обманы, чего доброго, откроются и тогда придется
раскошеливаться и давать взятки. Он понимал, что много еще ему надо
стараться, чтобы стать настоящим торговцем, и что все еще впереди.
— Ведь я мужик! — часто говаривал он. — Пришел на Амур первым, драл
чащу, обтаптывал место, заводил тут жизнь.
Федор желал всем показать, что мучился здесь за кого-то и теперь
вправе делать все, что захочет.
— Я тут коренной... Я первый сюда зашел. До меня Амур был
неизвестный! До каких пор я буду тут надрываться?
Иногда Федор удивлялся, вспоминая, как он в тот год вдвоем с Агафьей
разработал пашню на месте тайги и вырастил хлеб. Теперь ему казалось: он
должен наверстать все свои былые труды, горечи и обиды. Послушать его —
он, казалось, презирал свой труд, давший ему начало в здешней жизни,
говорил, что можно было обойтись и без него.
— Робил да робил. А люди торгашили! А я выгоды упустил. А мог бы!..
Иначе как с обидой Федор не говорил про первый год, хотя знал:
славное то время было! Но на людях всегда твердил, что страдал зря.
Он был проворен и суетился по-прежнему. Все его помыслы были обращены
к наживе. Агафья тоже побуждала его к этому, супруги действовали все
решительней.
Только Иван удивлял его. Не раз Федор думал: почему сосед себе
хороший дом не построит?
— Некогда! Торгует! — говорил Егор.
— Скупой... — бывало, скажет Агафья. — Копит! И в таком проживет.
— Нет, он не хочет на малом мириться, далеко гнет, куда-то целится, —
говорил Федор. — Хватит еще!
И думал: «Пусть бы Иван далеко хватил. Я бы за него тут остался».
* * *
Подвыпив, Федор и Айдамбо, пошатываясь, пошли по берегу.
— Ты крепко его держи, — наказала Агафья.
— Вцепился, теперь не оторвешь! — смеясь, отозвался мужик.
Барабанов подмигивал встречным и кивал
|
|
