| |
е, и не размахивая руками, а держа их растопыренными,
словно они в грязи или намылены. Лицо его поднято. Сашка идет и думает...
Петровану скучно. Он то смотрит на воду, остановит коня, спугнет
зеленых мальков в воде. Стая их дрогнет и метнется вглубь, так что вся
вода на мели мелко зарябится.
Когда за додьгинским холмом скрылось поселье, Петрован окликнул
Сашку. Китаец встревоженно оглянулся и подошел.
Петрован подвел коня.
— Залезай, Сашка, на Буланого.
Китаец обрадовался и вскарабкался на лошадь. Петрован тоже вскочил на
коня и устроился сзади него.
— Н-но! — прикрикнул он.
Петрован обнял китайца. Конь зарысил. Над головами быстро проплывала
стена холма, вся в кустах и деревьях, местами изрытая водами, сейчас
сухая, с белыми обвалами песка. «Вот бы полазать, там яйца птичьи», —
думает Петрован.
На отмели, на чистейших песках, видны следы растоптанных Сашкиных
обуток. Он тут сегодня плелся вразвалку с Додьги — бороздил песок...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Айдамбо, уставший, босой, без шляпы, с мокрой головой, с рыбокожими
обутками, связанными бечевкой и перекинутыми через плечо, сидит на
корточках над самым обрывом у избы Барабанова.
Его лодка внизу на песке. В ней оленья шкура, несколько картофелин,
сумки, сеть, мешок, зимняя одежда.
— Ночью ветер был, нынче стихает, — говорит стоящий у ворот Федор. —
У меня сети в жгут скатало. Вода как нынче прибывает. Смотри, уж скоро
ваше озеро видно будет, вон заметно уж, вода блестит. А ты что на ветру с
мокрой головой сидишь? Пойдем ко мне, что тут разговаривать?
— У-у! Ничего! Моя могу совсем без голова, — ответил Айдамбо,
подымаясь.
Он хотел сказать, что может обходиться совсем без шапки, но, думая о
своих делах, спутался.
— Куда это ты ездил? — спросил Федор.
Айдамбо не ответил.
«Раз в лодке картошка, значит он где-то в русской деревне был. Едет
издалека... И зачем ему картошка? Да еще выложил на виду!»
— Ну, пойдем в избу. А что это у тебя в мешке? — как бы между прочим
спросил Барабанов, проведя рукой по холстине.
— Пушнина, — ответил Айдамбо.
Федор догадывался, что гольд явился откуда-то издалека с зимней
добычей и к отцу еще не заезжал.
Во всем Уральском только у одних Барабановых есть забор из бревен и
одностворчатые, но крепкие ворота. Оставлена высокая береза тут же.
Во дворе сараюшка и старая землянка из остатков плота и груды навоза.
Изба новая, высокая, с сенями и свежей тесовой крышей, смотрит тремя
окнами на реку. Бродяжки и досок напилили и крышу покрыли.
У окон добрые ставни. Федор любил закрываться плотно от пурги, от
ветра, в шторм и от своих же бродяжек. Да и в хорошую погоду на душе было
легче и спалось приятней, когда ставни прикрыты на болты ночью.
В избе Барабанов — руки в боки — присел на лавку, оглядывая гольда
исподлобья и морща бледный лоб, как бы примеряясь, с чего начать.
— Ваньки нету! Худо, — сказал Айдамбо.
Агафья подала водку и закуску. Айдамбо выпил и повеселел.
— А тебе Ваньку надо было?
— Конечно, я к нему приехал. — Айдамбо застенчиво улыбнулся. — Как бы
мне, Федька, русским быть? — спросил он.
— Русским?
— Да. А че же? Помогай мне маленько?
— На что тебе русским? — с насмешкой спросила Агафья. — Будь, кем
мать родила.
— Нет, хочу русским.
— Ну, ладно. Могу тобой руководствовать! — с важностью сказал
Барабанов.
— У меня русская рубаха есть! — воскликнул гольд.
— Ну-ка, надевай! — Федор многозначительно взглянул на жену.
Агафья кивнула головой в знак того, что понимает.
Айдамбо скинул свой расшитый халат и надел красную рубаху.
— Парень, рубаха красивая, но с такими обутками дело не пойдет, —
сказал Федор. — Это же улы, у них носы загнулись, как у баркаса. Тебе надо
лакированные сапоги, чтобы блестели как зеркало.
— А у тебя есть такие сапоги?
— Есть! Все есть! Я тебя так обряжу, что все ахнут!
Барабанов засуетился. Айдамбо надел старые, потрескавшиеся
лакированные сапоги, плисовые шаровары и картуз, а свою вышитую старой
матерью одежду со злом кинул за печку.
— Ну как, моя русский?
— Русский, настоящий! На забайкальского казака похож. Только кос
|
|
