е пронюхал, —  подумал дед, — и
не захватил. Тут недалеко».
     Так с камнем за пазухой старик и уехал от Сашки.
     Добрались домой,  выгрузили разрубленную кабанью тушу.  Дома  Кондрат
рассказал Егору про Сашкину пахоту,  а потом про находку на Додьге. До сих
пор  все  как-то  не  верил дед,  что тут может быть что-то  хорошее,  все
здешнее считал каким-то ненастоящим.  И вот впервые ему понравилась земля.
Он сразу понял,  какая это ценность.  Когда, сидя у Сашки, он подумал, что
Додьгу-то  могут захватить,  ему  как в  голову ударило:  «Ведь богатство!
Сущий клад!» До сих пор ни на что особенно глаза не смотрели, никто ничего
не  берег.  Не  как на  старых местах,  где на  каждый клок отовсюду глаза
глядят.  И  старик ужаснулся,  что земля-то  на Додьге не занята,  ведь ее
мало...
     Видя,  как отец беспокоится,  чего с ним никогда, кажется, не бывало,
Егор более поэтому,  а не из сбивчивых рассказов Кондрата,  сообразил, что
земля в самом деле хороша.
     — Землица хороша! У самих-то хуже! Как бы он не захватил! Не к ней ли
подбирается? Ежели и не видел, а ну как на охоту пойдет даувидит!
     «Погоним!» — подумал Егор.
     Хищность,  желание захватить скорей  первым,  сбить  соперника,  если
окажется,  вспыхнули в его душе.  Добрых чувств к Сашке как не бывало.  На
миг Сашка представился ему злым и хитрым врагом.  Рассказы о его пахоте, о
том,  как он  коня купил, —  все,  о  чем с  таким восхищением своему тяте
рассказывал,  сидя на табурете,  белокурый,  смуглый Васька, не понимавший
сути разговора взрослых,  пугали,  а  не радовали Егора.  Он слышал в этих
рассказах угрозу  себе.  Сашка,  был  сильный,  горячий человек,  он  умел
трудиться. У него подмога — богачи Гао, их приятель исправник.
     — Ты съезди и посмотри, как он посеял, — сказал Кондрат.
     Старик был удивлен тем, что увидел. Китаец умел трудиться.
     — Тятя,  как он  пашет шибко, —  сказал Васька. —  Мы подсобляли ему,
землянку копали.
     Егор опомнился,  смирился в  нем  от  слов сына этот пыл.  А  то  бы,
кажется,  готов бы  взять Егор сухой,  крепкой рукой за грудь любого,  кто
отымет...
     — Гохча говорила, что Сашка был в деревне у них, — сказала Наталья. —
Он будто хочет у Кальдуки в Бельго вдовую невестку купить.
     Все засмеялись.  И у Егора на сердце отлегло.  Он подумал было, какой
ветер охватил его душу, что за страшное зло явилось в ней на миг.
     «Все же не надо мешкать!»
     — Может, поедем, братец, — сказал он Федьке, — посмотрим с тобой, что
там за земля?
     Но в голове была муть. Ничего не мог сейчас решить Егор.
     — Езжайте, езжайте! — подхватила бабка. — У сибиряков-то вон заимки у
всех заведены, и нам бы, коли землица-то хороша...
     Вставши утром, Егор взял с собой сына и брата. Дед поехал показывать.
     Побывали на  Додьге.  Егор сам  увидел черную землю.  Мужики прошли в
глубь тайги,  содрали слой листвы и мокрого дерна.  Всюду мокро,  но место
высокое. Заболочено, как везде в тайге, но это не болото, а просто воде не
было стока,  солнце ее не сушило, вода осталась еще после таяния снегов. А
земля хороша!
     Постоял  Егор  среди  перекопанной кабаньими  копытами  грязи,  между
тучных ильмов,  и пришло ему в голову,  что надо распахать тут все, снести
этот лес,  завести заимку,  пробить с  берега дорогу к Уральскому.  «Будем
ездить сюда летом...  Зимой отсюда ходить на охоту.  Здесь пашню не выдует
ветер». Егор видел по дороге через Сибирь такие заимки у сибиряков.
     — А ну, давай затески будем делать, — сказал он отцу.
     Четыре  топора  принялись рубить  стволы ильмов,  кленов и  пробковых
деревьев.
     Васька уже знал:  будут затески — место это никто не тронет, не смеет
никто занять.
     — Правда, тятя, никто эту землю не тронет? — спросил он отца.
     — А кто тронет — тому пулю! — пригрозил дедушка Кондрат.
     — Никто теперь не займет! — успокоил Егор.
     С  Додьги он сам хотел поехать к Сашке п