умеешь? — спрашивает мать.
     — А что же! — вскинув серьезные глаза, ответила дочка.
     — На тебя надежда.
     — Доить-то умеет! — сказала Таня.
     — Да уж тятьку не попрошу с ружьем у коровы стоять! — строго ответила
девочка.
     Мать улыбнулась и покачала головой.
     Вскоре лодка отвалила от берега.  Васька греб старательно.  Надо было
проехать мимо всего Уральского,  не осрамиться,  да и своим не дать повода
посмеяться,  что,  мол,  у Васьки силы нет,  тужился, мол, чуть не лопнул.
Васька гребет ровно.
     «Что мне еще надо? —  думал Егор. —  Грамоте бы детей учить!»  Не раз
слыхал он,  что ученье —  свет, а неученье — тьма. Но где учить? Егор знал
грамоте,  знал Федор, Иван был, кажется, изрядно грамотен, но в учителя ни
один не годился. «Поп будет, — думал Егор, — станет учить Ваську. Придется
ему бегать на  Мылки на миссионерский-то стан.  Буквари,  говорят,  есть у
купцов на баркасе».


                                  * * *

     ...В полдень мимо Уральского шла большая баржа, черная от людей.
     — Что за народ? Откуда их столько? — удивился Егор.
     — Не солдаты и не каторжники, — сказал Силин, — те серые, как вошь, а
эти черные, как мухи.
     — Эй, да это китайцы!
     — Верно, китайцы! — признал Егор.
     Не  первый раз  мимо Уральского везли китайцев.  Бывало,  что китайцы
выходили на берег, но такого множества их не везли еще ни разу.
     — Приваливают! —  в  испуге  крикнул Федор  своему  сыну. —  Беги  за
ружьем! Ей, Егор, охрану выставлять надо! Я чуть что — стреляю...
     — Бог с тобой, сосед!
     — Буду! Право. Это же саранча, набежит, как солдаты.
     — Китайцы не воры, — молвил дед.
     Один раз шла осенью баржа с солдатами, пристала к Уральскому. Солдаты
разорили огороды. Даже картошку выкопали, а Тимоху, заставшего их, чуть не
избили. У гольдов на мысу украли рыбу.
     Егор знал,  что  между собой гольды уж  давно так  и  зовут русских —
«воришки».  Улугу,  бывало, все этот случай вспоминает и твердит: «Русский
что увидит —  украдет. Не ты, Егорка! Ты хороший, а другой русский плохой.
Конечно, воришки!»
     Улугу уж не один раз обворовывали.  А  сам Егор невод у него отобрал.
Срам вспомнить!  Про  это  Улугу не  поминает.  Что  Федор стащил соболя у
Данды,  Улугу про это тоже молчит. Данда и сам, конечно, вор хороший. Себя
Егор прощал.
     Дед,  бывало, сердился, спорил с Улугушкой, доказывая, что русский не
вор, а в бога верит истинного, труженик, землепашец.
     Егор полагал,  что казна и  нищета делают людей ворами,  казна гоняет
людей,  как скот,  не щадя, отрывает от земли, от семей, от дела, уж очень
сильна казна,  а  народ не в  силах противиться,  вот и  подвернется чужой
огород — растащат, барана, теленка уведут.
     На  этот раз баржа встала под берегом.  Китайцы,  пожилые и  молодые,
оборванные,   тощие,   сутулые,   выходили  на  пески,   лезли  на  берег,
разбредались по тайге. Федор похаживал у своей избы.
     — Везут  из  Китая  рабочих строить казенные здания, —  говорил Иван,
стоя с  мужиками над обрывом,  под которым на отмели кучками располагались
китайцы. — Недорого ценится их труд, а народ они смирный.
     Проезжая по Верхнему Амуру на плоту,  Егор видел, какой это народ. Он
знал,  что  китайцы великие труженики;  но  и  пройдохи,  вроде купца Гао,
попадают среди них.
     Среди толпы выделялись двое  китайцев,  сытых,  толстых,  в  шелковых
кофтах. Они важно ходили по берегу и кричали на своих.
     — А это старшинки, вроде наших подрядчиков.
     Китайцы кивали мужикам.  Некоторые лезли на  релку и  что-то  рвали в
траве.
     — Собирают дикий лук, черемшу, — заметил Егор. — Беднота, все съедят.
     Когда  пришло  время  отправляться,  старшинки,  размахивая  палками,
загоняли китайцев на судно.
     — Вот народ-то  какой! —  сказал дед Кондрат вслед отошедшей барже. —
Ни один ничего худого не сделал. А мы-то за ружья!
     — Китайский труд  даровой, —  сказал  Иван, —  а  жизнь  их  там,  на
родине, —  копейка.  И  все равно свой Китай не  позабудут!  Как бы тяжело
китайцу ни  было,  он  старается заработать,  чтоб  на  родину  вернуться.
Другой,  говорят,  будет  двадцать лет  на  чужбине  работать,  а  к  себе
вернется.
     — Вот,  говорят,  мол,  нехристи, —  толковал Кондрат. —  А  ведь  не
подрался никто, ничего не утащили. Вот те и китайцы...
     Баржа села на мель.
     Иван сбежал с обрыва и поехал в лодке показывать лоцману, как отойти.
Китайцы живо сняли судно с мели, толкаясь во дно заостренным бревном.
     — Сашка не знает, — сказал Петрован, насмотревшись на китайцев. — Его
бы сюда, он побалакал... Попроведать бы его...
     — Вот поведу тебя учить стрелять, там напроведаешься, — ответил дед.
     Петрован смутился.
     Ребята  опасались  стариковского  «ученья».   Кондрат  водил   внуков
охотиться и «учил» их по-своему.
     — Сашка нынче спутался с Галдафу, — заметил Федор. — Такой подлиза...
Вот Иван сказывал —  там у них общество составлено. Ванька Галдафу, видно,
поэтому и злится на Бердышова, что тот все это проведал.
     Мужики жили с торгашами Гао теперь как будто дружно.  Только помнили,
что братья Гао держат гольдов в долгу.  И терзают,  но потихоньку,  и не в
Бельго, а в других, дальних местах. Чуть что — гольд перед ним на коленки.
Слухи