ые сомнения.
     Вечером к Улугу собрались соседи. Все хвалили Егора и удивлялись, что
так много вскопано земли. Кузнецову показалось, что Улугушке завидуют.
     «А попробуй запахать у них, тоже станут плакать, — подумал Егор, сидя
на  кане и  ожидая ужина. —  Настанет осень,  вырастет у  него на  огороде
морковь,  картошка,  капуста,  табаку ему насадим, а у остальных ничего не
будет. Но зависть свое возьмет. На другой год все возьмутся за мотыгу».
     Сын  Писотьки,  толстогубый Данда,  любезно улыбаясь,  разговаривал с
Улугу.  Тот тоже улыбался,  но глаза его смотрели зло.  Егор не понимал их
речи.
     Торговец Данда говорил:
     — Если ты, Улугу, не отдашь мне соболей, которых поймал весной, то мы
у  тебя весь огород затопчем.  Я  всегда найду,  как  расправиться.  Лучше
слушайся меня.  Не  жди хорошего от  огорода.  А  если нажалуешься на меня
русскому, я скажу, что ты лжешь. Богатому поверят, а тебе нет.
     Но Улугу и не думал жаловаться.
     — Только попробуй тронуть мой огород! —  сказал он. — Да русские тебя
знают, им известно, что ты тайно подговариваешь народ против них.
     Данда опешил.
     Когда все ушли,  Улугу сказал Егору,  что Данда хочет разорить у него
огород.
     — Это он только пугает, —  сказал Кузнецов, не допускавший мысли, что
даже  у  Данды  может подняться рука  на  такое дело,  когда столько труда
вкладывают люди в этот огород.
     Ночью Егор  спал  крепко.  Под  утро слушал,  как  с  надсадой завыла
собака.
     «Солнце скоро взойдет», — подумал Егор, поднялся и разбудил Улугу.
     Собаки выли по всему стойбищу, уставив морды на восток. Чуть светало.
     Улугу сидел на кане,  морща лоб.  Проснувшись,  он с отрадой подумал,
что у него теперь, как у Егорки, свой огород. «Огород-то сделали, а может,
уходить отсюда придется!»
     Две  молодые собаки:  Кадабуду —  пегая  с  белыми торчащими ушами  и
Путяка —  пегая с черной спиной,  обе крепкие,  как шарики, коротконогие и
тупомордые,  яростно ласкались к Улугу,  лезли на кан,  вставали на задние
лапы и, высунув языки, восторженно любовались хозяином.
     Приехал сын Улугу —  худенький розовощекий парень;  он  поглядывал на
Егора с застенчивой улыбкой. Парень привез с соседнего озера уток и охапки
сухого белого камыша матери и сестрам, чтобы плели циновки.
     Гохча щипала и  потрошила уток,  резала на мелкие куски и пригоршнями
валила в котел.
     Улугу недовольно отмахивался от собак. Он хотел, чтобы Егор поговорил
с ним и рассеял его неприятные думы.
     — Ну, ты опять недоволен? — спросил Егор. — Ну, чего опять неладно?
     — Чего же,  Егорка, —  с раздражением ответил Улугушка, — моя, может,
уходить отсюда?
     — Что так? Огород вскопал — и вдруг уходить?
     — Церковь строят!  Поп ходит!  Ево лохматый,  поет... Русский каждый,
который мимо на  баркасе идет,  как  узнает,  что церковь строят,  так нас
дразнит, что поп бить будет, за волосы задирать.
     Егор покачал головой: «Ну и ну!..»
     Он понял, что, прежде чем заниматься земледелием, Улугу хочет узнать,
можно ли будет здесь жить, не стрясется ли беда.
     — Зачем же тебе с места на место бегать? Это неладно, — ответил Егор.
     — Че, худо разве уйти, если жить трудно? Тебе сам старое место кинул.
     — Я старое место кинул потому,  что все хочу по-новому сделать.  А ты
со старого места хочешь убежать потому,  что новой жизни боишься. Она тебя
все равно настигнет.
     — Вот  хорошо,  Егорка!  Ты  мне  хорошо  говорил, —  ответил  Улугу,
улыбаясь, но глаза его неприязненно поблескивали.
     Егор догадался, что он только для вида соглашается, не хочет спорить,
а тревожиться долго еще будет.
     «Не хочет зря пахать,  понимает,  что бродяжить проще,  если в  одном
месте  плохо —  плюнул да  пошел  на  другое.  А  чтобы на  пашню человека
посадить, надо, чтобы и жизнь шла по справедливости».
     Поели варева из уток и пошли работать.
     — Там поп, а тут огород, — сказал Егор, выйдя на росчисть.
     — Там поп, а тут огород! — согласился Улугу.
     Но  работать так  тяжело  да  попасть из-за  этого  в  кабалу ему  не
хотелось.  Гольд зажмурился,  глядя,  как  плывет,  мерцает воздух над его
пашней,  точь-в-точь как  у  Егорки!  Он  отлично понимал,  о  чем толкует
приятель: если русские привели попа, то они же обучают огородничать.
     Дул  сильный ветер.  Егор  и  гольд рубили кустарник,  ставили колья,
потом стали вить плетень. Гохча помогала им.
     После обеда Егор собрался домой.
     — Теперь доканчивай все  сам.  Приедет дед  с  бабами,  привезут тебе
семян, грабли, докопают, разобьют грядки, помогут посадить.
     На  обратном пути  Улугу и  Кузнецов ловили рыбу неводом на  протоке.
Бурый   чистый  строй   огромных  голоствольных  тальников,   косматых  от
во