ую
в берег волну. Только изредка меж бревен взлетала седая прядь с ее гребня.
     По ярко-синей плещущейся реке,  в волнах, тихо брел маленький пароход
с  большой черной баржей.  Над рекой грянула солдатская песня.  Подголосок
лился, хватал за сердце. Переселенцы бросили работу.
     — Эх, служивые! — с удовольствием говорил Пахом. — Солдатики!
     — По-расейски поют!
     «Солдат да мужик — вот и Расея», — думал Егор.
     Солдаты долго  не  могли  подвести баржу к  берегу.  Мужики полезли с
обрыва,  чтобы помочь.  Долго кричали,  махали руками, спорили и, наконец,
решили поставить лодку, чтобы через нее перекинуть сходни.
     — Прыгайте, — сказал Силин.
     Какой-то плотный, невысокий солдат, оглядев пенившийся прибой, сильно
разбежался и  прыгнул с  баржи прямо на  берег.  За  ним через волны стали
скакать другие.
     — Ой, ноги поломают! — воскликнула Наталья.
     — Вот уж расейские!  Все нипочем,  удалые! —  заговорили бабы. —  Ух,
летают!.. Вон он идет, даже сапоги не замочил.
     — Эх, а энтот в воду ка-ак бултыхнулся!..
     «Ох, смертушка моя!» — думала Пахомова дочь Авдотья, наблюдая солдат.
     — Эка! Ну, сорвиголовы!
     — Куриц,  Агафья,  загони, — сказал Барабанов жене. — А то сейчас все
разворуют. Солдат — вор... У него первое — украсть.
     — Церковь строить приехали.  Вот  и  церковь у  нас  будет, —  сказал
Егор. — Станет место жилое.
     Солдаты высадились.  Ветер расходился, и белые гребни волн, как белые
звери,  прыгали с реки на баржу и на берег.  Баржа покачивалась, скрипела,
стонала. Пароход ушел за остров, кинул там якорь и стал на отстой.
     Пошел  мелкий дождь.  Мокли  пашни,  черная земля  текла под  ичигами
пахарей,  и  сквозь нее  проступала скользкая глина.  Ветер разогнал тучи,
выглянуло солнце и, как бы смиряя, успокаивало природу.
     — Слаба здесь земелька-то, — замечал, возвращаясь домой мимо Егоровой
новой росчисти,  Барабанов. — Чем выше заползаем на релку, тем земля хуже.
В прошлом году драли — перегноя больше было.
     Сам он новых росчистей не делал.
     — На болоте мертвая земля. Вот и надо ее живить, — отвечал Егор.


                              ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     С  первым  пассажирским пароходом на  Додьгу приехали старые знакомцы
крестьян —    рыжий   богатырь-поп,   исправник   и   чиновник,   ведавший
переселенцами, — Петр Кузьмич Барсуков.
     Под берегом белеют палатки,  виден шест с флагом,  черная баржа стоит
на якоре. Солдаты носят с нее грузы, сводят лошадей. Солдат с ружьем сидит
у сходен. Дымит походная кухня. Весело, многолюдно стало на релке.
     Переселенцы жгут,  корчуют заросли,  пашут землю,  врубаются в  глубь
тайги.
     — Этот корень я не осилю, — говорит дедушка Кондрат. — Мишку бы надо.
Эй, Петрован, веди медведя!
     Внук побежал к избе и привел зверя. Егор вырастил медвежонка и обучил
его корчевать.
     Подошли поп и господа.
     — Вот зверь лесной на службе человеку, братия!
     — Ну-ка, Миша! — улыбается Барсуков.
     Он бодр, полон той энергии, которая бывает у городских людей во время
первых весенних разъездов.
     Тучный  исправник,  приседая,  уставился на  зверя  желтыми зрачками.
Медведь налег на вагу.  Громадный пень с треском поднялся,  вздымая корни.
Зверь с ревом подлез под него,  выворотил,  перевернул и злобно стал рвать
корни из земли. Все смеялись.
     — Ну уж  это он  сам!  Этому я  его не учил, —  сказал Егор. —  Умный
медведь, сам догадался. Васька, поди принеси ему юколы.
     Зверь сидел на задних лапах и, слюнявя сухую рыбу, толкал ее в пасть.
Вокруг жались лохматые собаки и  с  вожделением поглядывали на  лакомство,
завидуя.
     Барсуков дал медведю кусочек сахару.
     — Ну, теперь, Мишка, пойдем лесины валить, — сказал Егор.
     Барсуков покачал головой,  глядя,  как медведь пошел за Кузнецовым не
на цепи или веревке, а послушно, как собака.
     Земля оттаивала.  Уже не попадалось корней со льдом. С корчевки несло
перегноем,   прелью  березовых  листьев,   соками,   смолой.  Густо  пахла
лиственница, мягче, прянее — пихта.
     — Дала  земля запах,  разогрелась, —  толковал дед  Кондрат барину. —
Зверь корень поднял,  как  лежачую дверь открыл.  Так  и  подуло,  как  из
подполья. Конечно, видать, на этом месте ладный перегной. Вот так и лазаем
по релке, ищем, где земля получше. Пашня-то, гляди, штанами и разошлась!
     Солнце  светило ярко,  отражаясь в  медных солдатских котелках.  Сидя
поодаль широким кружком, солдаты ели деревянными ложками кашу.
     — Видали,  братцы?  У мужиков медведь работает, — говорил розовощекий
русый солдат,  тот самый,  что первым прыгнул с приставшей баржи. —  Зверь
землю  корчует,  кусты  рвет  с  корнями.  Я  поглядел —  прямо диво!  Вот
приспособились!
     — Ты уж, Сукнов, все разглядел!
     — Разведчик, так уж и есть разведчик.
     — Занятно,  братцы.  Зашел на берег,  гляжу:  земля перепахана, дымки
видать, народ сеять собр