Как  свинья! —  сказал
Гао-младший.
     Не понимая китайской речи, Тадянака улыбнулась.
     — А  теперь  тебе  надо  добиться  Айоги, —  сказал  Ян,  обращаясь к
Гао-младшему.
     Тот умолк, лицо его стало серьезным.
     Из своего угла поднялся Синдан. Он протянул палку с иероглифами.
     — Вот я вырезал палку для наказания сына тунгуса.  Когда Иван прислал
товары на  Горюн,  я  составил себе набор палок,  таких же,  как принято в
нашем обществе.  У  меня есть палки:  «Десять ударов»,  «Двадцать ударов»,
«Бить до крови».  Так я учу дикарей грамоте. Хи-хи! Каждый из них клянется
продавать соболей только мне...  Теперь я вырезал палку с надписью:  «Бить
до «остей». Вот она, поставь на ней наш знак.
     «Горюн  очень  богатая река», —  подумал Гао,  ставя  на  палке  знак
общества и тонко улыбаясь.
     Гао сам бы  желал завладеть рекой Синдана или хотя бы  получить право
торговать на  ней,  не давая в  том отчета обществу.  Прежде на Амуре было
самое  лучшее место для  торговли.  Отец  знал,  где  селиться.  А  теперь
торговому дому Гао становилось тесно.  Русские рыщут, ходят летом баркасы,
Бердышов тут.  Чужие речки доходней,  так всегда казалось Гао... Известно,
Горюн очень богатая река в крае, туда не заходят баркасы.
     Предостеречь Синдана от кровавой расправы невыгодно.  Обо всем узнают
русские... Там у них друзья. Хорошо бы силой русских уничтожить Синдана!..
Но сейчас жестокостью Синдана надо запугать гольдов.
     Гао улыбался,  молча рассчитывал все в уме, словно разыгрывал сложную
партию.
     Да,  пусть знак  общества будет на  палке маньчжура.  Посмотрим,  что
получится.  То,  что сходит хозяевам речек на Имане, на Анюе и на Даубихе,
сойдет ли на Горюне? Выгоды будут в любом случае, что бы ни случилось.
     Богачи  стали  разъезжаться.  Упряжки  одномастных  псов  с  красными
кистями на головах, в цветных постромках — вожаки с дугами, колокольцами и
бубенчиками — тянули широкие нарты.
     — Все  было  прекрасно:  и  вкусные  угощения и  смазливые дикарки, —
прощаясь, посмеивался Ян Суй над Гао Да-ляном. — Но женщины красивей Айоги
ты  никогда  не  найдешь.  А  она  недоступна.  Сколько  бы  ты  ни  искал
наслаждения, ты не достигнешь красивейшей!
     — Она будет моей! — вспыхнул Гао-младший.
     Когда гости разъехались, старший брат поссорился с младшим.
     — Я слышал, что ты хочешь сделать. Какое хвастовство! Знай меру, а то
я  возьму палку!  Косу тебе выдеру,  негодный!  Хочешь,  чтобы тебя убили?
Чтобы стреляли дробью по нашим собакам? Я отправлю тебя в дальнюю лавку, и
будешь там жить.
     Вечером каждый из трех братьев думал о своем.
     «Пусть общество чуждается русских.  Все,  что я  говорил и  делал,  я
должен был сказать и  совершить.  Пусть хвалят меня за ум.  Я  останусь их
председателем,  и  они  будут слушаться меня, —  думал Гао  Да-пу. —  Быть
первым среди них —  не в этом счастье. Я не жду больших доходов, даже если
гольды войдут в общество. Лишь кое-что это даст!»
     Планы Гао были значительно обширней...  Захват Горюна —  пустяки! Гао
замышлял действительно большое дело.  Он  желал по-настоящему разбогатеть.
Он только опасался, не помешает ли Бердышов.
     «Сколько бы  мне ни  стоило и  как бы  долго ни пришлось преследовать
Айогу,  но я добьюсь своего, —  думал тем временем младший брат. —  Нельзя
терпеть насмешек!  Я  покажу,  что любая женщина,  если я  захочу,  станет
моей».
     «А  как мы  славно покушали за эту неделю!» —  хлопая себя по животу,
вспоминал толстяк Гао  Да-лян  и  улыбался счастливо во  все свое широкое,
лоснящееся, жирное лицо.


                                  * * *

     Утром в Бельго прикатил на тройке софийский исправник Оломов.  Лошади
остановились около лавки.  Из тарантаса  вылез  тучный  мужчина  огромного
роста, с рыжими усами и багровым лицом.
     — Ваше  высокородие!   Шибко  холодно? —   хлопотали  купцы,  помогая
Оломову.
     — Как  уговаривались,   привез  тебе  пороху  и   дроби, —   пробасил
исправник, входя в фанзу.
     «Вот он куда вез такую тяжесть!» —  подумал Тимошка Силин, приехавший
ямщиком.
     Малорослый мужик с трудом внес в лавку тяжелый тюк. Торговцы поспешно
отвязывали ящички с дробью.
     Они сняли с исправника доху,  почистили его валеные сапоги.  На столе
появился коньяк. Гао достал консервы.
     — Только хлеба сегодня нету.  Если  бы  знали,  что  ваше высокородие
приедет, мы бы самый лучший хлеб испекли... Сейчас только пампушки есть.
     — Ничего,  ничего! —  бубнил исправник и думал: «Попадешь к китайцам,
сразу любезность чувствуешь, не то что у наших русских мужиков!»
     Гао заплатил за дробь и  порох.  Складывая деньги в бумажник,  Оломов
прикинул,   что  заработал  он  изрядно;   пожалуй,  не  меньше  месячного
жалованья.
     Летом Гао Да-пу встретил его в Хабаровке.
     — Как  ваша  много ездит, —  сказал китаец исправнику. —  Кони  даром
гоняй... Надо таскать товар.
     — Что же ты советуешь привезти? — спросил Оломов.
     — Конечно, порох, дробь...
     Наступила  зима,   и   вот   большой  русский  начальник  привез   на
крестьянских лошадях ящики с охотничьими припасами.  Гао отлично заплатил.
Он часто имел дела с «ямынь