ур  опустел.  Место на  релке заглохло.  Словно и  на  сердце легла
глушь.
     А люди исподтишка наблюдали за ней.  Все,  кроме Ильи,  который знал,
что жена его любит.
     — Уехал,  зараза, — добродушно сказал он, подходя к Дуняше. Скуластое
лицо его сияло.
     Дуня засмеялась и крепко обняла мужа.
     А над дальним лесом, над Додьгой завился дымок.
     — Это не от костра, — замечали крестьяне.
     — Егор корчует...
     На другой день из леса вышли дед Кондрат, Егор и Васька с Петрованом.
     «Нищета! Все земельку ковыряют», — усмехнулся про себя Федор.
     Егор рассказывал: валили я жгли гнилье и сухостой, а с живых деревьев
сдирали кожу,  надрубали стволы,  чтобы зной  и  ветер сушили их,  чтобы в
зимний мороз застыли соки,  лед рвал бы древесину.  Весной и  летом дерево
станет погибать,  ослабнут корни. Через два-три года придет Егор с огнем и
вагой, выжжет лес, выкорчует обгоревшие пни.
     — А золото мыли?
     — Сашка там работает, и мы с ним.
     — А  не  боишься,  что Ванька Бердышов не даст тебе поднять ту землю,
что  так  и  останется она под тайгой? —  спросил Силин,  и  в  голосе его
слышалась жалоба. — Он хочет снять нас с пашни, кинуть на заработки. Чтобы
мы ему рыбу ловили для приисков.  Да и мало ли что может сделать он, о чем
мы и подумать не можем.
     Тень легла на лицо Кузнецова.
     — Иван уехал... — заговорил Тереха. — Зачем мы ему?
     «Нет,  Иван не уехал, он здесь, — подумал Егор, выслушав рассказы про
то, как гостил Бердышов. — Он уехал, но богатство его здесь, вокруг нас».
     — Он уж и на баб зарится, —  продолжал Тимошка. —  Уж одна потемнела,
как он уехал...
     В ичигах,  в старой рубахе, с топором за лыковой опояской, стоял Егор
на черной земле, слушая соседей, и думал глубокую думу: «Опасным человеком
становится Иван Бердышов.  Он  всегда брал свое,  что ему надо было —  «не
мытьем,  так катаньем»,  и делал это с шуточкой,  как бы нехотя,  а добыча
сама шла ему в пасть.  Неужели и Дуня, красавица, подалась сердцем к нему?
Иван давно на нее поглядывает.  Но это еще вилами на воде писано,  что она
поддалась.  Конечно,  ей лестно,  что Иван угождает.  Но люди зря говорят:
Дуня — кремень и любит Илью».
     Иван  через соседей передал приветы Егору,  звал  и  его  с  детьми в
Николаевск. Егор не боялся дружбы с Бердышовым. «Но как знать, что будет?»
     Егор шел на Амур за вольной,  справедливой жизнью, надеялся, что люди
сойдутся равные,  будут жить  трудами.  А  тут  люди  снова разделились на
богатых и  бедных.  День  ото  дня  на  новой земле все  больше заводилось
старого.


                          ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

     Многие женщины,  помогая мужу создавать богатство,  и не предполагают
даже,  что готовят себе несчастье.  Но  Одака,  когда-то считавшаяся очень
глупой,  битая,  темная  и  невежественная —  былое  посмешище  для  всего
Бельго, —  отлично это сознавала.  У ее мужа завелось золото. Она помогала
ему мыть,  работала не  за страх,  а  за совесть,  ворочала пески лопатой,
нагребала их в бадью,  стоя в глубоком колодце босая,  по колена в ледяной
воде. А золото ее не радовало. Мысль, что муж накопит золота, оставит ее и
сынка, и, как многие китайцы, уйдет на родину, чтобы купить там клок земли
и  хорошенькую китаянку с маленькими ногами,  не давала ей покоя.  Правда,
говорят, что есть китайцы, которые не покидают своих жен-гольдок.
     Одака бывала вне себя от  гнева.  Почему такая несправедливость?  Как
смеет муж бросать семью?  Ведь вот у русских разрешается иметь только одну
жену,  и  ту  нельзя бросить.  Айдамбо живет по  русскому закону,  он тоже
никогда не разведется с Дельдикой.  Они стояли под железной шапкой.  Одака
вспомнила, что и сама ведь тоже крещеная.
     Женщина скрывала свои мысли.  Она чувствовала: скрытность поможет ей.
Мыла золото, работала на пашне, хозяйничала, делала все, как хотел муж, не
давая повода подозревать себя  в  чем-либо.  Лучше прикидываться дурочкой,
когда муж такой умный да еще приехал издалека.
     Когда  началась осенняя рыбалка и  прииск  с  его  небогатыми золотом
песками  опустел,  Одаку  словно  подменили:  она  упрется  и  все  делает
по-своему. «Опять стала дура дурой, как в семье Кальдуки!» — думает муж.
     — Что тебе надо?  Почему ты упрямишься? — кричит Сашка. — Я тебя буду
бить!
     «Бить!» — думает она зло.
     Но как Сашка ни грозил, ничего не помогало.
     — У тебя невод не готов, —  ворчит Одака, —  я  привезла невод,  а ты
что? Уж звезды показывают: кета подходит.
     Одака  вспомнила детство,  как  ее