са взяла топор,
пошла  ветки  рубить.  Старик ждет.  Че-то  долго  обратно не  идет.  «Что
такое? —  думает. —  Почему долго лисы нет? Куда делась? Однако, пропала!»
Пошел  старик  искать.  Ходил-ходил,  искал-искал —  нету  лиса!..  «Ой, —
подумал, — худо!..» Вот этот старик обратно пришел. В балаган пришел, свою
нарту стал смотреть.  Что такое?  Ни рыбы,  ни жира, ни калужьих жабр! Все
продукты пропали!..
     — Лиса утащила! — воскликнул Мишка Барабанов.
     Дети бурно смеялись.  Савоська,  довольный не  меньше их,  раскуривал
дрожащими руками трубку.
     — Бабка нам эту сказку рассказывала, —  заговорила Настька. —  Только
там мужик карасей вез.
     Вошла Фекла Силина.
     — К  Бердышову какие-то  богатые гости  приехали на  белых собаках, —
сказала она.
     — Снизу приехали? —  забеспокоился Савоська. Он живо поднялся и отдал
зайца Сеньке. — Надо посмотреть!
     — Дядя, дядя, еще сказку!..
     Но  Савоська не слушал.  Он поспешил в  дом Бердышова.  Чем печальней
были раздумья старика, тем сильнее вихлялся он на ходу. Ноги, простуженные
и  больные,  все хуже слушались его и  ступали вкривь и вкось,  так что со
стороны казалось, будто Савоська вытанцовывает.
     — Гляди,   старик  вовсе  рассохся, —   заметил,   глядя  ему  вслед,
Барабанов.
     У  избы  Ивана  гольд  увидел  знакомую  упряжку.   Псы,  свернувшись
клубками, лежали на снегу.
     Старик ввалился в избу. Там пили чай Денгура и Писотька.
     — У-у! Здорово! Зачем приехали сюда? — спросил Савоська.
     — Ты откуда? — изумился Писотька.
     — Кругом хожу! Че, Аннушка, у тебя водочка есть? — обратился Савоська
к Бердышовой. — Надо угостить. Это хороший человек, — и он с силой хлопнул
Денгуру по плечу, так что тот поежился.
     Писотька  с  подозрением присматривался к  Савоське  своими  колючими
глазами.
     — Ты зачем плевался,  когда мы сватались? —  спросил он. —  Ты старый
человек, должен понять, что в это время нельзя плеваться.
     — Болею!.. —  Савоська притворно закашлялся, вздрагивая всем телом. —
Сюда  лечиться пришел,  тут  русская шаманка хорошо лечит.  А  там  сидеть
совсем не мог, чуть-чуть живой пришел сюда.
     Немного погодя Савоська вышел из дому и направился к избам крестьян.
     — У-у!.. — со злобой замахнулся старик на белых псов богача.
     У барабановской избы играли ребятишки.  Савоська подозвал их,  взял у
Сеньки Бормотова зайца и, подойдя к упряжке, бросил его в снег, чуть ли не
на собак Денгуры.
     Заяц помчался в тайгу.  Белые собаки встрепенулись и кинулись за ним.
Савоська  свистнул  и  замахал  широкими рукавами рваного  халата,  словно
собираясь взлететь. Нарты сватов с силой ударились о пенек и разлетелись в
щепы,  постромки зацепились.  Собаки выли, рвались за убегающим зайцем и с
наскока обрывали ремни.  С  оборванными поводками они  сворой помчались по
релке.
     Денгура и Писотька выскочили наружу.
     Заяц вдруг шарахнулся в сторону,  кубарем скатился с обрыва на реку и
помчался через торосники.  Собаки, распластавшись, неслись как стрелы. Два
пса, запутавшись в ремнях, покатились и стали грызться.
     Денгура  и  Писотька,  яростно  размахивая  руками,  что-то  кричали.
Наконец,  видя,  что  собаки умчались с  остатками нарт,  они со  всех ног
пустились за ними.  Вдруг катавшиеся клубком псы рванулись вперед.  Обегая
Денгуру справа  и  слева,  они  зацепили его  ноги  ременными постромками.
Старик плашмя упал на спину, и собаки помчали его волоком по льду.
     — Цо таки? Цо таки? — визжал Писотька.
     — Эй, эй!.. Тук-се-е! Туксе-е!..* — орал Савоська.
     _______________
          * Зайцы!.. Зайцы! (насмешка).

     Он  схватился за  живот руками и  хохотал так,  что  чуть не  падал в
сугроб головой.
     Заяц помчался по дороге в  Мылки и  вскоре скрылся.  Собаки исчезли в
торосниках,  но  еще  долго  слышался их  яростный вой  и  отчаянные крики
сватов.


                              ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     В  фанзе Гао  заседал суд общества торговцев.  Купцы в  длинных синих
халатах стояли перед лакированным столиком.  За  ним восседал Гао-старший.
Горели красные свечи. Гао-младший держал в руках кисть, готовясь начертать
приговор.  Синдан —  полуманьчжур, полухитаец, богатырь с большой головой,
хищными острыми глазами и  тяжелой нижней челюстью —  обвинял.  За  спиной
Гао, у стены, стояли длинные палки с вырезанными иероглифами.
     — Сын тунгуса Суокина, — говорил Синдан, — виновен в действиях против
нашего  общества.   Он  живет  очень  далеко,   в  тайге,   на  озере.  Он
подговаривает сородичей тунгусов зарезать меня,  овоего хозяина, или ехать
жаловаться русскому начальству в  новый город.  Если бы высокочтимые судьи
решили дать соизволение достойно наказать дикаря... — Тяжелые руки Синдана
вытянулись, как будто он уже хватал за горло жертву.
     Гао, не мигая, смотрел на Синдана. Обычно Синдан не прибегал к помощи
выборной власти.  Он избивал своих должников сам,  следуя неутолимой жажде
причинять людям боль и зло.  У него на Горюне,  как слышал Гао,  тоже было
что-то  вроде