Обычно молодые женщины не  поднимались одни на  баркасы.  Слухи были,
что торгаши увозили баб и спускали их потом где-нибудь на пустынном мысу.
     Но на этот раз Дуняша и Татьяна смело взбежали по трапу.
     — Заходите,  заходите, бабоньки... Про вас всего напасено, — встретил
их низкорослый хозяин в красной рубахе.
     У него было плоское бледно-желтое лицо, безбородое, как у скопца.
     — Здравствуйте, дяденька! — поджимая губы, поклонилась Дуняша.
     — Ну, чего желательно? — спросил купец.
     — Ботиночки бы нам, — молвила Дуняша.
     — Со скрипом... — скромно сказала Таня, держась за подругу.
     Подошел приказчик —  здоровый мужик  с  белокурым чубом и  с  могучим
туловищем на  кривых коротких ногах.  У  него  были большие красные уши  и
толстые красные губы.
     — А малины-то насобирали?
     На  баркасах скупали  у  жителей прибрежных деревень сушеную малину —
для перепродажи в город и на Север.
     — А без малины? — ответила Татьяна.
     Чубатый нескромно оглядел бабенок и переглянулся с хозяином.
     — А  ты  знаешь,  какая цена со  скрипом-то? —  посмеиваясь,  спросил
приказчик. — Чем расплачиваться станешь?
     — Знаю, дяденька, — застенчиво призналась Дуняша.
     Видимо,  полагая,  что  такие  дорогие  покупки  молоденьким бабенкам
сделать не на что, оба торгаша обнаглели. Белобрысый подступил поближе.
     — А вы,  дяденька,  золотца не купите ли? — как бы стесняясь, уронила
Дуняша.
     — Ах, язва! — игриво воскликнул белобрысый.
     — Откуда же у тебя золото? — насторожился хозяин.
     — Сами намыли! — строго ответила Таня.
     Ей  не  нравились  разговоры  и  взгляды  торгашей.  Она  подтолкнула
подругу, чтобы та не мешкала.
     Дуняша приосанилась.
     — Гляди-ка  ты! —  вскинув  брови,  смело  молвила  она,  обращаясь к
хозяину и разворачивая узелок с золотым песком.
     — А ну,  бабы,  пожалуйте в  лавку, —  вдруг меняясь в  лице и как бы
сильно испугавшись,  сказал хозяин. —  Живо, Протасий!.. Живо!.. Покажи им
товар, какой желательно. Ботинки-то... Да пошевеливайся!
     Торгаши засуетились.  Белобрысый согнулся,  словно  старался казаться
поменьше,  игривости его как не бывало.  Торгаши уже не смотрели на баб, а
видели только золото.
     Хозяин достал маленькие весы.
     — Сейчас свесим. По семьдесят копеек золотник.
     — Ишь ты! —  воскликнула Дуня. — Нет уж, по рубль двадцать. Так у нас
покупают.
     Она заспорила с купцом.
     — Продажная твоя душа! Думаешь, баба — так и одурачишь!
     Торгаш возражал все слабее и,  наконец, уступил. Кривоногий приказчик
онемел и замер в угодливом поклоне.
     Золото потянуло на пятьдесят рублей.  Молодухи взяли по паре ботинок,
ситцу, пряников, чаю и сахару.
     — А ну, еще покажи ружье, — велела Дуня чубатому.
     — Вот,  бабоньки,  умоляю,  возьмите, — тонким голосом просил хозяин,
стоя у  нижней полки на коленях и  показывая какую-то материю. —  Уверяю —
наилучшее.
     Один патрон закатился под полку.  Хозяин, пачкая свою красную рубаху,
пытался достать его.  Кривоногий встал на четвереньки и попробовал выгнать
патрон железным аршином. Оба торгаша легли на брюхо.
     — Вы  что,  дяденьки,  раскорячились? —  сказала  Дуняша  и  добавила
насмешливо: — Плюньте! Я за этот патрон и так заплачу.
     — Премного благодарен, — отряхиваясь, поднялся хозяин.
     Дуня купила ружье и перекинула его на ремне через плечо.
     — Заходите еще, —  провожая баб,  кланялся торгаш. —  Да  скажите там
людям: Иннокентий, мол, приехал. Я когда-то сплавщиком был. Мы эту деревню
населяли. Скажите: Кешка-казак, сплавщик Афанасьев. Все знают меня.
     — Да на баркасы другие этак не ходите, —  заметил чубатый, —  обидеть
могут.
     — Мы те обидим!.. —  ответила Дуня,  собирая покупки в узел. —  Нынче
это прошло —  баб увозить.  Вон телеграф за рекой — все идет по проволоке.
Живо знать дадим, а из Тамбовки выедут тебе навстречу.
     Кривоногий хотел  помочь Дуне  сойти по  трапу,  но  оступился и  сам
ухватился за нее.
     — Ах, извините... Чуть вас не столкнул.
     — Смотри ты!.. —  строго сказала Дуня. —  А то брякну по морде! — Она
вдруг взглянула чубатому в глаза и прыснула. — Ухажер!..
     Бабы побежали домой.
     — Мать  ты  моя,   гре