— Старая?
     — Нет,  она молодая.  Свекор у нее слабенький, а семья большая, и все
девки. И славные девки. Но бедны.
     — Как же ее зовут?
     — Одака...  Только уж больно некрасивая. Ее дома били, все ругали, со
свету сживали свекровь со свекром. Здоровая такая...
     — А китаец ее не бьет?
     — Нет, он ее не обижает, пампушки ей сам делает, — сказал Егор. — Ты,
мол, не умеешь как надо...
     — Что же она — хотела за него идти?
     — Да уж этого я не знаю. Разве их спрашивают... Китаец будто доволен.
Они работают дружно,  для себя,  и она старается. Я нынче весной их видел,
они у меня коня опять одалживали, так она с брюхом была.
     — Теперь уж, поди, сын у Сашки, — сказал дед.
     — Китайцы тут всегда на гольдках женятся, — продолжал Егор.
     — Он не испугается меня?  Есть у  него паспорт?  Я  мундир,  пожалуй,
сниму.
     — Живет —  и все. Росчисть сделал на протоке и живет, пока начальство
не прогонит.  Голодному как бы прокормиться. А жаль, если прогонят. Как он
старается!  Да нынче приезжал исправник,  он ходил к нему, и купцы-китайцы
еще  за  него прошлый год похлопотали,  так теперь уж  он  так придирки не
боится.  А нынче зимой у него завелся помощник.  Да весной еще один китаец
откуда-то  приехал.  Тому  исправник обещал быка и  денег выдать.  Колькой
зовут по-нашему.  Умный китаец.  Вот они и живут:  Сашка с женой, Колька и
Володька.
     Под вечер Кузнецовы и Максимов заехали к Сашке.
     На берегу встретил их сам Сашка.  Жена его,  гольдка Одака, та самая,
которую когда-то Кальдука хотел отдать китайцам вместо дочери, стояла чуть
поодаль. Одета она в дабовые штаны, как китаянка, у плеча китайская тяпка,
особая,  для полки,  а на руках —  младенец. Ее волосы причесаны, а на лбу
челка.  В  волосах красная саранка.  Лицо  стало  туже,  взгляд спокойный,
осмысленный.
     «Экая она форсистая стала! — подумал Егор. — Не узнать!» Вспомнил он,
как  вечно  кричал  Кальдука на  нее,  бил,  какая  была  она  запуганная,
оборванная,  как смотрела исподлобья!  С  Одакой произошло какое-то  чудо,
трудно даже поверить!
     Тут  был  как  бы  маленький  кусочек  Китая.  Вокруг  небольшие,  но
тщательно  разделанные  росчисти.  Правей —  порядочная  пашня,  засеянная
хлебом.  Максимов заметил на грядках гаолян,  лук,  чеснок,  бобы. Посреди
росчисти  стояла  рыжая  глинобитная фанза  с  белой  соломенной крышей  и
соломенным навесом, под которым виднелся длинный низкий столик. Дым шел от
костра.
     Невдалеке стояли еще двое китайцев.
     Колька,  долговязый, нервный и подвижной, с худым черным лицом, качал
из  реки воду журавлем и  сливал ее  из  деревянного ведра в  желоб.  Вода
растекалась по  грядкам и  забегала в  лунки.  Третий  китаец ходил  между
грядок,  передвигал дощечкой маленькие земляные валки, и тогда вода, минуя
политые ряды лунок, шла дальше.
     «Когда они успели все это сделать?» — удивился про себя Максимов.
     — У них все на грядках, — говорил Егор, — овес, гречиха, хлеба. Всего
понемногу.
     Максимов  не  раз  наблюдал,  как  китайцы  обрабатывают землю.  Егор
показывал офицеру их хозяйство и  рассказывал про все со знанием дела.  Он
показал особую китайскую тяпку, которую и сам завел.
     Отвернувшись от  Максимова,  Егор  вдруг  услыхал у  себя  за  спиной
разговор двух  китайцев.  Егор  решил,  что  пришел  Володька и  толкует с
Сашкой,  но,  оглянувшись,  удивился:  Володьки  не  было.  Это  Александр
Николаевич говорил с Сашкой по-китайски. «Никак не отличишь!»
     Налетел ветер,  колебнул воду  на  протоке и  выдул из  волны слабого
белого барашка.
     Через  некоторое время  китайцы оставили грядки  и  позвали гостей  в
фанзу.
     Сашка с  мотыгой на плече,  в  широких штанах,  улыбаясь во все лицо,
брел рядом с Максимовым.
     Под навесом из соломы стоял маленький столик.  Володька подал чашки с
лапшой, зеленый лук и палочки.
     Хозяева,  видя, что русский понимает их язык, насторожились. Максимов
почувствовал, что его боятся. Он сказал что-то смешное и понемногу рассеял
опасения китайцев.
     Оказалось,  что Николай — политический изгнанник, беглец. Он этого не
скрывал и полагал себя в России в безопасности.
     «Будь  Колька русским и  соверши он  в  России такие же  преступления
против царя, —  подумал Максимов,  выслушав его повесть, — был бы повешен.
Но Амур далек от столицы,  и тут, видимо, решили вопрос проще, не вдаваясь
в политические взгляды:  «Бежал из Китая,  враг китайского правительства —
значит, может нам пригодиться. На всякий случай надо приютить».
     В Хабаровке Кольке обещали быка и лошадь, но не выдали. Не дождавшись
обещанной помощи хабаровских чиновников,  Колька поехал по реке и поступил
к Сашке в работники.
     Максимов и Кузнецов гостили недолго.
     Ветер все крепчал.  В  лесу по  вершинам деревьев шел ровный грустный
гул.
     Китайцам —  Сашке, Володьке и Кольке — надо было в Уральское. Поехали
все вместе.
     Едва перевалили озеро и поднялись на релку, как рванул сильный ветер.
Из-за сопок быстро шли облака.
     Увидели Амур.  Ветер рыл  его воду,  подымая пену на  гребнях.  Волны
белели,  все меньше становилось синей воды,  и все толще и выше подымались
катившиеся к берегу белые гребни.
     В  несколько минут  ветер  достиг  большой силы  и  раз