сходить
когда-нибудь в тайгу с экспедицией.


                            ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

     На  Додьгу приехали на лодке,  которая вытащена была у  Кузнецовых на
берег озера под релкой.
     Когда  проезжали  устьем  одной  из  проток,   Александр  Николаевич,
сидевший на веслах загребным,  заметил (в то время как Егор завернул корму
к  протоке),  что  вдали  на  возвышенном берегу видны  соломенная крыша и
зеленое поле. Белая крыша напоминала Максимову китайские фанзы.
     — Кто же это там живет, Егор Кондратьевич? — обратился он к рулевому.
     — А это у нас китаец тут поселился и росчисть делает.
     Егор рассказал историю Сашки.
     — Можем ли  мы  на обратном пути заехать к  этому китайцу? —  спросил
Максимов.
     — Пожалуй.  Твоя воля, Александр Николаевич. А если не ждать нас, так
дадим тебе лодку.
     — Да нет уж, все вместе. Или поздно будет?
     — Да нет, нынче погода, поди, переменится. Рано управимся.
     — Да, похоже, что переменится погода.
     Утро в тайге душное.
     — Ноги гудят! — жаловался дед.
     Максимов взял  пробы  песков на  Додьге,  а  потом вернулся на  стан.
Вооружившись топором, он работал вместе с Кузнецовыми.
     Час от часу парило сильней.
     Крестьяне усердно работали топорами.  Максимов видел,  что их  больше
занимает новая земля, чем найденное золото.
     Александр Николаевич любил поработать, размяться. Физическая работа —
ему отдых.  В  Петербурге в  те дни,  когда жена отпускала прислугу,  он с
большим удовольствием помогал ей. На даче был у него огород.
     Работа среди тайги,  с  переселенцами была не только удовлетворением.
Он замечал,  как Егор рубит дуб,  а как липу, как какое дерево трещит, как
поддается рубке,  каков сок.  Древесина,  заболонь.  Даже одной и  той  же
породы деревья все  отличались друг от  друга,  каждое росло,  и  жило,  и
умирало по-своему.  Для  исследователя,  всю жизнь мечтающего о  лесах,  а
живущего большую часть жизни в  Петербурге,  среди подлых чинуш и каменных
домов,  это наслаждение —  стоять вот так, в лесу, мыслью о котором живешь
всю жизнь,  и действовать топором рядом с человеком из народа,  у которого
обо всем есть свое суждение:  и  о  муравьях и  о  пнях,  о дубе,  акации,
яблоне.  Он  говорит поясней любого петербургского ученого,  какого-нибудь
всеевропейского знатока российской флоры, автора книг о Сибири, человека с
блеском и апломбом.
     «Егор —   сама  мудрость  народа, —  думал  Максимов. —  Среди  нашей
бестолочи, малограмотности, угодничества в простом народе встретить такого
Егорья-победоносца, как называет его мылкинский батюшка!»
     Многое,  что говорил Егор, следовало бы проверить. Максимов вспомнил,
что ученые в Петербурге не раз спрашивали его, не известны ли ему в Сибири
какие-либо знаменитые колдуны.
     «Ищут колдунов,  исследуют их методы,  обосновывают научно, стараются
проверить народные средства,  а  сами  поносят  и  унижают  русский народ,
говорят,  что он дик,  темен, не способен к образованию и выше колдунов не
может подняться без  помощи варягов.  А  право,  и  мне  стоит задуматься.
Кузнецов уверяет, что хлеб на земле из-под березового леса лучше, белее».
     — А что же китаец, ваш сосед, сеет?
     — Да он и пшеницу,  ячмень,  бобы,  овес,  всего понемногу.  Ярицу не
сеет. Они ведь черной муки не признают.
     — Да,  они  белую.  А  как  же  он  за  два  года такую большую пашню
распахал?
     — Там  и  пашня  и  огород.  Он  третий  год  работает.  Китайцы ведь
старательный народ.
     — Да, трудолюбивый.
     — Славный народ, Александр Николаевич!
     Максимов замечал, что переселенцы всюду хвалят китайцев.
     Сам Максимов изучал китайский язык.  Он бывал в Китае и в Маньчжурии.
Жизнью китайцев на  Амуре среди русских он интересовался особенно и  решил
познакомиться с Сашкой.
     — Чем же хороши китайцы, по-твоему?
     — Они честный народ.  Не крадут и не обманывают.  Что китаец обещал —
сделает. И работает хорошо. Как мы сюда пришли, только и слыхали: китайцы,
мол,  обманщики,  воры.  Их,  мол,  много,  и китаец пойдет на Русь и всех
зальет, как водой.
     — Кто же эту теорию вам изложил?
     — Да  господа...  Говорил об  этом  Оломов.  Вот  в  Николаевске есть
скупщик рыбы,  был он иностранец,  а теперь принял наше подданство, он все
нам говорит:  «Бойтесь китайцев. Это народ ой-ой!» А Бердышов говорит, что
он то же самое и китайцам говорит:  «Мол, русские ой-ой! Бойтесь русских!»
А сам торгует со всеми.
     Егор не  стал рассказывать,  как однажды он  сам наломал бока братьям
Гао за  насилия,  которые терпели от  них гольды.  И  хотя он  за  гольдов
заступался, но выместил свое.
     — А вот стали мы с китайцем соседями и видим, что можно жить. А нынче
зимой он женился.
     — На китаянке?
     — Нет,  на гольдке.  Нищая была,  вся в  заплатах ходила.  Она жила в
семье свекра.  Муж у  нее умер,  была лишним ртом.  Китаец ее присмотрел и
высватал. Отдали ее охотно.