— Что такое?
     — Надо зимнюю белку разобрать по сортам. Поможешь мне?
     Улугу оставил лопату на недосаженной борозде и поспешил к Бердышову.
     — Эх,  огородники!!  Ему и горя мало! —  молвил дед. —  Вот как его к
земле пристрастишь?  Услыхал про белку и  все бросил!  Мало еще поп их  за
волосья таскает!


                                  * * *

     Савоська нашел для Улугу самое приятное занятие —  разбирать белку по
сортам.
     Смуглые, оба с косами, с трубками в зубах, гольды целый день копались
в груде мехов.
     Савоська и  Улугу  сетовали на  жизнь,  но  друг  друга  не  слушали.
Савоська жаловался на жену брата,  что обижает его,  не дает жить дома,  а
Улугу — на русских.
     Улугу  был  рад-радешенек,  что  ему  пришлось  заниматься купеческим
делом.  Перед ним товару на тысячи.  Тут белки и синие,  и темно-пегие,  и
голубые,  и  даже белые.  Савоська открыл перед Улугу все пушные богатства
Бердышова.
     У  китайцев не  бывало столько мехов.  «Мы  сейчас самые  богатые!» —
думал  Улугу.  Он  отродясь не  видел  столько белок.  Шкурки разбирали по
цветам,  по глубине меха,  по размеру, упаковывали в тюки. К июлю Савоська
должен был  отвезти часть этого товара в  Хабаровку знакомым забайкальским
купцам, наезжавшим туда каждый год.
     Улугу,  жизнь проведший на добыче пушнины,  живо сообразил,  как надо
подбирать меха, выучил слово «сорт» и уже знал, какая белка идет в первый,
какая во второй и третий.
     — А соболь тоже есть сорт?
     Весы,  аршины,  палки —  все,  на что,  приходя к  купцу,  смотрели с
удивлением и  уважением,  сегодня было доступно Улугу.  Свои,  мылкинские,
казались ему жалкими, ничтожными людишками. Сидя на белках в узком проходе
из высоких тюков, Улугу чувствовал себя близким богатой жизни.
     На душе у него отлегло.
     — Тот раз соболь скрылся в норе...
     Начинался один из бесчисленных рассказов про охоту на соболя в  норе.
Савоська слушал с удовольствием,  ему наскучило копаться в мехах одному. А
Улугу подумал,  что наука, как подбирать меха, пойдет ему впрок, теперь уж
китайцы не обманут его, когда будет продавать им пушнину: «Сам знаю сорта.
А  то  раньше всегда думал,  что  такое  сорт?  Торговцам какую  шкуру  ни
покажи —  всегда плохая.  А теперь,  оказывается,  есть сорт!  Ладно». И в
восторге,  что теперь торгаши ему не страшны и  что вообще теперь ему море
по колено. Улугу, как бы невзначай, взял железный аршин — предмет гордости
и уважения всех покупателей — и помешал головешки в очаге. Однако, вдруг о
чем-то вспомнив, он вытер аршин полой халата и кинул на место.
     Чай вскипел.
     «Тут не жизнь,  а радость! — подумал Улугу. — Пить чай, кушать, спать
на  мехах,  рассказывать друг другу про охоту,  потом опять за  чай и  все
время копаться в грудах драгоценных мехов...
     Я не зря торговал.  Говорят,  самое приятное —  держать в руках меха,
добытые другими.  Тогда, если есть на плечах башка, можно, глядя на каждую
шкурку, что-нибудь придумать, вспомнить какой-нибудь рассказ про охоту или
случай.  Или догадаться, как эту шкурку, добыли и какого нрава был зверек,
где и как он бежал».
     На  душе было очень спокойно.  За  сытным обедом чего не  придумаешь!
«Если бы еще не русские, которые везде шляются», — думал он.
     На улице сыро,  но тепло,  яркое солнце, а гольды топят очаг вовсю. В
доме жарко.
     — Черт не знает, — вдруг воскликнул Улугу, видя, что Савоська вытащил
бутылочку. —  На Амур, когда ни выедешь, всегда дело найдется: тому огород
копать, тому меха подбирать.
     За  обедом досказал он,  как целый день,  стоя на  коленях на  снегу,
между костром и норой соболя,  набирал в рот дым и пускал в нору, как черт
из пароходной трубы,  а сын караулил с сеткой.  Ноги Улугу примерзли, а он
не заметил, пришлось отрывать их от снега с кожей — недавно только зажили.
     — Меха горят! — вдруг крикнул Савоська.
     Улугу вскочил.
     Обгорели хвосты у тюка, который он спьяну, видно, толкнул к очагу.
     Гольды испуганно засуетились.
     — Ну,  ни черта!  Маленько Ваньке убытки, — покачал головой Савоська.
Он  с  искренним сожалением осматривал опаленные хвосты. —  Совсем сгореть
могли... — Но он ни словом не упрекнул Улугу.
     — Пока горит,  давай спать не будем, так худо. Надо работу кончать, —
сказал он.
     Гольды,  забравшись в  узкий  проход между стен  из  тюков,  уселись,
поджав ноги, и принялись за дело, попыхивая трубками.


                                  * * *

     Утром дедушка Кондрат встретил Улугу.
     — Попы — жеребячья порода