|
Ты попа не бойся. Бога бойся.
Улугу уже не в первый раз замечал, что русские своего попа не любят,
за глаза его всегда ругают или смеются над ним, да едко, грубо. Улугу и не
думал никогда, что этакие шутки можно говорить про людей.
И в то же время попа они слушались и терпели: «Значит, и я тоже, как
русские, терпеть должен?» Но терпеть ему не хотелось, поэтому он и приехал
в Уральское, чтобы пожаловаться и высказать, что ему не хочется быть таким
же терпеливым, как они: «Что я, русский, что ли? Это они все терпят!»
И все же как-то легче становилось на душе, когда слышал он, что даже
Кондрат попа ругает. Вообще все перепуталось за последнее время у него в
голове. Зло разбирало — русские тут живут и везде лезут, но пожаловаться
на них некому, кроме самих же русских, и только их ободрение и сочувствие
утешали его.
«Кажется, уж я сам как русский становлюсь, — думал Улугу. —
«Жеребячья порода»! — вспомнил он дедушкины слова. — Конечно, так. Самая
жеребячья! Надо будет все же поехать к попу, рыбки отвезти. А то он
косится. А его дело шаманское...»
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
На релке отсеялись, посадили огороды. Мужики на лодках отвезли коней
на островные луга на выпас. Настала пора и для Додьти с ее черноземными
богатствами. Отцветали яблони, осыпая белые лепестки в ярко-синюю Додьгу.
Этой весной, когда воды рыли пашню, а сухие ветры выдували
драгоценную чернь, Егор все думал про свою находку. Он помнил, как
наносники легли над берегом Додьги, место там не заливалось. Пора было
приложить к нему руки.
Да, не хотел он расставаться со своей старой, милой сердцу росчистью,
но и чернь в тайге грех было оставлять впусте. Егор полагал, что жить надо
не только на берегу, а идти в глубь страны, искать удобной нови, пахать на
двух пашнях, чтобы, если с одной беда случится, выручила бы другая.
— Мельница есть, было бы чего молоть, — говорил он. — Много лет
пройдет, прежде чем додьгинский лес сломим, а начинать уж пора.
Егор с Васькой собрались на Додьгу. Мальчику давно туда хотелось.
Рано утром отец с сыном пошли через релку на озеро.
Внизу, меж рекой и лесами, на длинном распаханном бугре, тянулись
избы. По свежему тесу, по светлым крышам видно, что живут новоселы. Густая
зелень сползает на релку из тайги, только по-весеннему черные «Егоровы
штаны» теснят ее до самого края.
На далеких огородах копошились бабы.
Вокруг релки раскинулось лесное море. Сверху видно, где по тайге
текут реки и речки. Там, над хвойной синью, как светлые волны, клубятся
кудрявые леса лип, дубов, ясеней.
Егор и Васька спустились к озеру, вытащили из кустов лодочку и
поехали к устью речки.
Подплыла многоярусная чаща, пахнула буйным цветом. Егор выбрался на
берег и пошел по тайге, разрубая топором густой плетень лиан и винограда.
Он отыскал черную поляну, открытую в прошлом году дедом во время
охоты на кабанов. Место это, как уже знал Егор, было незатопляемое,
пригодное для земледелия. Егор решил подрубать деревья, чтобы подсыхали
быстрей: высохнут — легче будет валить и корчевать.
«Такой лес взять нелегко», — думал он, работая топором и глядя на
гнилье тучных ильмов с дуплами, похожими на пещеры.
Кругом сплелся густой подлесок из черемух, акаций, орешника. За
частыми пятнистыми стволами река шумела, как на сливном мосту. Только там,
где сваленный ветром кедр сокрушил вершины леса, в пролом видна была внизу
Додьта.
Выступили белые косы, широкие пески русел, усеянные пнями, корягами и
лесинами. На ближнем рукаве ясень лег мостом поперек, и речка валами бьет
через него, пенится, колеблет могучие, еще живые ветви.
«Надо конями лес валить, крепких, сильных коней на валку, на вывозку.
Нужны пилы, топоры, веревки».
Толстые дубы, осины, ясени обступили Егора, сплелись листвой в
сплошной навес.
«Но как тут начинать росчисть? — подумал Егор. — Здесь тайга сильнее,
чем на нашей релке. Сюда не подъедешь, труд великий надо, чтобы дорогу
прорубить, стволы близки друг к другу. Земля лучше, но и взять ее трудно.
Ветры валят рожь, а тут лес закроет пашню. Но как осилишь такой могучий
лес?» Егор стоял, смотрел на толстые узловатые стволы.
На бугре он долго бродил в топкой лесной
|
|