той  обегала  утес.  За  поворотом  открылись сопки.  Как  стадо  лысых
горбатых зверей, рассыпались они по долине.
     Лось  остановился под  лохматой,  протянутой,  подобно  руке,  ветвью
лиственницы.  Егор отломил от  сухого дерева рассоху и  кинул ему на рога.
Лось побежал.  Он уходил по Додьге и дальше, через озеро. Охотники загнали
его на релку, в селение, и у почтового столба повалили двумя выстрелами.
     — Егорка, а шкура моя, — сказал красный и вспотевший Улугушка, утирая
шапочкой лицо и лохматую голову.
     Шкуру взял Улугу, а мясо разделили пополам. В стайке у Кузнецовых рос
бычок,  низколобый, красный, с рожками, похожими на шишки. Из-за него Егор
бегал в тайгу за зверем: не хотелось колоть бычка на мясо.
     — Пусть живет бычок, — сказал он. — Бык и для приплода и работник.
     Ветер  пробушевал  неделю.  На  один  день  он  стих,  сияло  солнце,
наступила оттепель,  и снега,  наметенные ветрами,  подтаяли и обледенели.
Солнце смотрелось в насты. Словно тысячи солнц горели в тайге.
     Наутро потянуло с другой стороны.  Ветер снова крепчал. Казалось, вся
масса воздуха, прошедшая за неделю, начинает возвращаться обратно.
     Семь дней дул ветер с юга и достиг страшной силы. Опять краснело небо
над гарью.
     В воскресенье ветер утих.  Снежная пыль засверкала в воздухе.  С крыш
потекло.
     — Весна идет, — сказал Егор и стал греть сошники на углях.
     За его избой застучал молот по железу.
     — Нынче снега были высокие, —  толковал дед,  стоя на  ветру в  одной
рубахе. — Пашни наши может смыть, когда пойдет вода.
     Мужики,  бабы и  ребятишки ходили в церковь.  Вербой украсились избы.
Свечами накоптили кресты на притолоках.
     Из-за голых берез доносились крики птиц и благовест. Ребятишки дарили
крашеные яйца приходившим в деревню гольдским детям.
     У  Федьки родился сын.  К  потолку в обширной избе подвесили еще одну
зыбку. На длинной веревке между лиственницами сушилось теперь вдвое больше
пеленок. Младенцы подавали голоса из разных концов избы.
     На  тополях  набухли  почки,   цыплячьим  пухом  зажелтел  на  солнце
верболоз.  На Амуре начался перезвон падающих торосов.  На релке пеньки от
рубленных зимой  деревьев  оказались выше  людского роста  и  стояли,  как
горелые  столбы.  Сквозь  снежную  проредь стали  проступать комья  черной
земли. Вскоре пашни и огороды открылись во всю ширь.
     В ночь с грохотом разбился и тронулся Амур.  Вздулась и зашумела вода
и,  как  на  листовом стане,  выкатывала на  берег разноцветные льды.  Как
слыхал Егор, синий лед из Тунгуски, желтый — из китайских рек, зеленый — с
Зеленого Клина, с Уссури.
     Вешние воды заботили Егора.  Бороздя додьгинскую релку, забурлили они
по косогорам и  распадкам,  смывая чернь,  роя глину,  и  мутными широкими
падунами,  с  плеском и  шумом  низвергались в  разлившийся после ледохода
Амур.  В прошлом году тревожили ветры, а нынче — еще страшней — вода пошла
по полю.
     На  мокром склоне релки  Егор,  дед  Кондрат и  Федька копали канаву,
отводили воду, чтобы с гребня релки шла она мимо пашни, не смывая верхнего
черного слоя земли.
     Егор хотя и задумал пахать в тайге на Додьге, но и в мыслях не держал
оставлять свою старую росчисть.
     — Жизнь  тут  требует  подспорья, —  утверждал  Тимоха. —  Чуть  тебе
«штаны» не перемыло, — толковал он.
     — Ну, старая-то росчисть высоко, — отвечал Егор.
     — «Штаны»-то  в  вершине,   да  снег  быстро  таял,  все  же  источил
земельку, — заметил дедушка Кондрат. — Сильные нынче снега были.
     Вешние воды  тронули самый дорогой для  крестьян верхний черный слой.
Ветры быстро сушили землю.  Река  затопила отмели,  плескалась и  билась в
обрывы. Бурые пряди водорослей цеплялись за корни тальников.
     Багровая ольха  с  сединой  крапинок на  коре  распустила красноватые
почки.  Жар, прель томили людей. Верба пустила зелень, на болоте появились
белые цветы.
     Воздух пряный,  густой от таежного настоя;  в  нем чувствуется свежая
зелень,  запах задышавшей коры,  соков,  цветов,  озер,  тины, протаявшего
гнилья и рыбы, затухшей грудами в застойной воде.
     Зеленые кедры пятнами выступали из желто-красной тайги.  Сила бродила
в  деревьях,  соки  побежали  по  всему  бесчисленному множеству  стволов.
Большая тайга стояла еще почти без