раскладывает куски на бересте.  На что ни
взглянет  Талака,  во  всем  чувствует она  достаток дядиной  семьи.  Кан,
красноватый от обожженной глины,  накрыт белыми камышовыми циновками. Край
его  укреплен блестящим красным деревом.  Талака  знает:  китаец,  недавно
приехавший в  эти места и  живущий теперь в  работниках у  Гао,  нашел это
дерево в тайге,  распилил его, выстрогал длинный брус, натер его до блеска
и украсил им кан Удоги.
     «Для дяди всегда люди старались, а над нашим отцом только смеются».
     Стены  в  доме  Удоги  побелены,  в  углу  иконы,  на  стенах русские
картинки,  а  в  рамс висит генерал,  весь в  золоте.  Талака знает —  это
Муравьев. Дядя Гриша ездил с ним на баркасе, мерял воду.
     «Я большая буду,  замуж выйду,  у  меня в  доме так же чисто будет, —
думает Талака. —  Икону повешу,  известки достану, блох всех выведу. Будет
чище, чем у Гришки. Как у русских будет, как у Анги».
     Талака бывала у сестры в Уральском и видела, как живут русские.
     — Что, Кальдука сам прийти не может? — спросил Удога.
     — Он  боится, —  угрюмо басит  Талака.  Голос  у  нее  перехватило. —
Торговец у горбатого сидит... Иди к отцу, — сердито говорит она.
     Айога издала какое-то раздраженное восклицание. Старик молчит. Талака
думает,  что дядина жена,  наверное,  опасается,  как бы Кальдука опять не
стал попрошайничать. Обидно за отца.
     Вбежал Охе в  теплой куртке китайского покроя и  в ватных штанах.  На
его  груди  белый шелковый квадрат с  золотым иероглифом.  Эту  новенькую,
очень  красивую курточку купила  ему  мать.  На  голове  низенькая круглая
шапочка с короткими полукруглыми ушами. Мальчик держит в руке по-весеннему
багровый прут краснотала.  Он ухватил Талаку за халат, потянул, показал ей
новую игрушку.  Савоська сделал ему «копиури».  Это палочки и петля.  Надо
пропустить деревяшку через петлю и распутать веревочку.
     Пришла толстая красавица Тадяна —  бывшая жена Денгуры.  Ее  украл из
Мылок смелый охотник Гапчи. Это та самая женщина, из-за которой враждовали
два стойбища.
     — Свекор и муж скоро с охоты придут, —  заговорила она, —  а муки нет
лепешек испечь.  Крысы все поели, —  лукаво добавила она. — В лавку нельзя
пойти, муж не велит бывать там.
     Тадяна  чуть   заметно  ухмыляется  и   косится  на   Удогу   черными
маслянистыми глазами.  Айога знает,  что  все это соседка говорит нарочно.
Пока муж на охоте, Тадяна распутничает с лавочниками.
     Удога отложил наконечник стрелы, которую он точил, и поднялся.
     — Уй,  всё рыбу и рыбу едим! — капризно говорит Айога, как бы жалуясь
на мужа. —  В тайге сохатый лежит.  Оленя убили,  а сходить некому...  Все
сидят дома и Кальдуку жалеют.
     Старик стал одеваться.
     — Ой,  как мяса охота!..  Чего Савоська все спит?..  Шли бы  с  ним в
тайгу.
     Удога и сам недоволен братом.  В самом деле, Савоська все время лежит
на канах, жалуется, будто бы грудь болит.
     — Рыбу плохую ловит, калугу не поймал, мало на проруби сидит.
     — Сама с ним говори, — отмахнулся Удога и ушел.
     — Иди, чего тебе! — прикрикнула Айога на Талаку.
     Жена старого Удоги,  молодая женщина Айога, —  разбитная хозяйка.  Ее
дом —  полная чаша.  Она верна мужу, но ей всегда любопытно послушать, что
рассказывает красавица Тадяна о своих любовных похождениях.
     Когда все ушли, женщины оживленно заговорили. Савоська зашевелился на
кане.  Он поднялся,  уселся,  долго кашлял и,  наконец,  выбранился. Айога
подала старику чашку чумизы.  Женщины с  нетерпением поглядывали на  него,
желая, чтобы он поскорее наелся и ушел.


                                  * * *

     — Скажи,  Удога, почему Гао не хотят сказать мне, сколько я должен? —
сетовал Кальдука Маленький. — На улице вчера встретили, грозились.
     Пришли старики гольды:  Кирба,  Офя и Хольчика.  Они принесли с собой
стегно сохатины и бутылку водки.
     Маленький обрадовался.
     Девки разрубили мясо и  сварили похлебку.  Кальдука поставил столик и
чашечки.  Он быстро захмелел,  стал плакать и жаловаться на торговцев, что
они  рассказывают про  его  дочерей разные гадости,  поэтому их  никто  не
сватает.
     — За это судить нужно! —  молвил Удога, знавший русские законы. — Это
клевета!
     Водку выпили,  похлебку съели,  остатки отдали девкам.  Они уселись в
углу  фанзы  тесным  кружком  и  хлебали  молча,  лишь  изредка с  сердцем
перебраниваясь из-за кусков.
     После обеда сутулый старик Офя достал колоду карт.
     — Теперь поиграем! — сказал он. — Эх, жизнь хороша!..
     Удога решил помочь Маленькому.
     — Пойдем в лавку и поговорим обо всем толком.
     — Боюсь туда идти, —  виновато улыбаясь,  зашептал Маленький и сложил
на груди сухие кулачки. — Побьют.
     — Побьют, зато все знать будешь, — сказал Кирба.
     Всем надоел