ВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

     Наутро приехал Ченза.
     Он сразу заговорил про Ивана Бердышова.
     — Ивана нельзя жалеть, — утверждал он.
     Все опасались Бердышова.  Похоже было,  что Иван задумал вывести всех
соперников на Амуре.
     — Нет, суда нельзя избегнуть! — поднимая оба кулака, завопил Синдан.
     — Смерть Ивану! — кричали торговцы.
     В это время дверь широко распахнулась, и в фанзу в обледенелой одежде
вошел Иван Бердышов.
     — О-е-ха! — ужаснулся Ченза.
     — Я легок на помине, — строго сказал Иван и поставил ружье в угол.
     — А,  Ваня,  дорогой! — с неподдельным восторгом обнял его Гао. — Ну,
иди садись. Мы с тобой всегда братки. Надо хорошо поговорить.
     Иван ехал в лодке,  подбитой полозьями,  то на веслах по воде,  то на
собаках,  выгоняя их из лодки на двигавшиеся льдины.  Он замерз,  измок и,
поравнявшись с Бельго,  кинулся в лавку, зная, что завернуть лучше всего к
Ваньке Гао;  Ему известно было, что торговцы в эту пору съезжаются к Гао и
что Синдан живет там.
     На всякий случай у  Бердышова в  обоих карманах было по американскому
револьверу.
     ...Иван возвращался из  Тамбовки.  Он  ездил туда как бы  по торговым
делам. Он хотел еще раз повидать и Дуню и ее отца. Но Спирьки в деревне не
оказалось.  Управившись с  полевыми работами,  он уехал вместе с Дуней,  а
куда —  никто не знал.  Иван не мог понять,  почему он исчез. Сказали, что
ушел на лодке.
     Иван жил  у  Родиона,  без  дела не  сидел,  по  округе скупал меха и
собирал долги и все ждал Спиридона и Дуню.
     Лед  пошел.  Иван поехал домой на  лодке,  с  собаками, —  так  и  не
дождался Спирьку. Дольше нельзя было сидеть в Тамбовке.
     Котяй Овчинников сказал ему перед отъездом из  Тамбовки,  что Спирька
говорил,  будто ищет хорошее место,  хочет еще  раз  переселиться,  что он
собирается за перевал.
     — Илья будет у него зятем, и они с ним уйдут.
     «От меня не уйдут!» — думал Иван.
     ...Бердышов выпил.
     — Меня еще рано резать, —  сказал он.  Подходя к фанзе,  он слышал, о
чем говорили торговцы.
     Все  с  тревогой посмотрели в  угол.  Богатырь Синдан сидел там,  как
загнанный зверь.  Он видел,  что его бывшие друзья перепуганы, что горячие
речи их пусты.
     «Вот когда вы струсили», — подумал Бердышов и сказал:
     — Ну, Синдан, иди сюда, чего боишься?
     Синдан не шел.  Иван, медленно ступая, приблизился к нему. Чем меньше
расстояния оставалось между  ними,  тем  слабее чувствовал себя  Синдан и,
наконец,  в  ожидании удара  низко  склонил  голову,  словно  силы  совсем
покинули его, опустился на колени и пал ниц.
     — Ты что это?  Опять ложишься?  Ты уже один раз ложился передо мной —
не помогло.  Вставай...  Ванька, —  обратился Бердышов к хозяину, — подыми
его, а то я боюсь, что его трону, еще больше напугаю.
     Иван присел на кан.
     Торговцы стали уговаривать Синдана и подняли его на ноги.
     Иван и члены общества быстро разговорились. Все видели в Бердышове не
страшного Ваньку Тигра,  сокрушающего их торговлю,  а гостя.  Хозяева были
вежливы, умели забыть неприятности и выказать себя радушными.
     Гао решил всем показать,  что нет такого разговора,  на который он не
осмелился бы.
     — Ваня,  дорогой!  Это хороший человек, — показал он на Синдана. — Ты
его погубил совсем.  Нам его шибко жалко.  Надо об  этом деле поговорить и
ему помогать.
     Иван выпил водки и почувствовал, что хмель ударил ему в голову.
     — Пожалуй,   говори,   только  смотри:  я  пьянею,  не  натворить  бы
чего-нибудь.
     — Зачем! — испугался Гао. — Наша тебе братка!
     — Ну, раз братка, то говори.
     — Зачем ты  его  погони,  как так можно?  Надо его обратно пустить на
Горюн-речка.
     — Он же хотел ехать жаловаться в город. Почему не поехал?
     Торговцы молчали.
     — Я согласен. Как-то надо ему помочь, — сказал Бердышов.
     Все оживились.
     — Там,  где  можно,  всегда  надо  избежать ссоры  и  договориться, —
толковали торговцы.
     Добрые  отношения  их   председателя  и   Бердышова  вдруг  по-новому
представились всем. Они поняли, как справедлив их старшина.
     — Но обратно на Горюн его нельзя пустить. Он туда больше не пойдет.
     — Тогда надо платить! — воскликнул Гао.
     — Сколько? — спросил Бердышов.
     Отражая  пламя  красной  свечи,  заблестели и  выступили  из  темноты
широкий  лоб  и  щеки  Синдана.  Торговцы подступили ближе.  Начался общий
разговор.
     Иван предлагал за Горюн триста рублей.